Возможно, это хозяин дома, а может, матушка решила принести ей какое-нибудь блюдо с соевым творогом в благодарность за то, что помогла ей заплатить по закладной в этом месяце. Или отец хочет напроситься на ночлег, поскольку его выгнала очередная возлюбленная и спать ему негде. Или это сестрица Скай, чтобы в очередной раз позаимствовать еду и (или) деньги, которых, что неудивительно, почти не было. Харли любила свою семью – правда любила, – но не могла смириться с беззаботностью и легкомыслием родных.
Особенно теперь, когда у нее столько забот.
Телефон перестал звонить, прежде чем включился автоответчик.
Облегченно вздохнув и постаравшись отделаться от дурных предчувствий, Харли осмотрела комбинезон. День выдался относительно спокойным, и масляных пятен было всего два: одно красовалось на бедре, а второе – на руке. Неплохо. Пожалуй, можно оттереть жидкостью для снятия лака для ногтей.
Подняв ложку, она посмотрелась в нее как в зеркало. Харли не была тщеславна: знала, что находится в хорошей форме, но редко что-то делала с целью подчеркнуть свои достоинства. Она мельком оглядела лицо и поняла, что слишком рано обрадовалась: на лбу чернел еще один масляный мазок.
Хорошо, что сегодня нет свидания!
Взгляните только на нее! Еще один светлый момент в том дерьме, которое представляет собой ее жизнь.
Печальная правда заключалась в том, что в последнее время у нее было всего два свидания, и оба с Ноуланом, ее другом и боссом, причем одно из них было случайным, когда ей пришлось заменить ему генератор переменного тока и отвезти на встречу в Саут-Шор. Но все же два свидания – это больше, чем у нее было по меньшей мере за полгода.
Сегодня должно было состояться их третье свидание, что как нельзя кстати, потому что его очередь платить за ужин, да вот только он застрял в Пласервилле и вернется домой очень поздно.
Но если бы их отношения были такими, какими она описывала их Ти Джею, «очень поздно» не было бы проблемой, твердил тихий внутренний голосок.
«Между мной и Ноуланом проскакивает столько искр, что, стоит нам подойти друг к другу, загорается одежда».
Боже! Она действительно сказала это Ти Джею, а он одарил ее этой своей улыбочкой, от которой мурашки по коже, да еще и прошептал «лгунья».
Чванливый наглый осел! Да, но… такой чертовски обаятельный чванливый наглый осел!
Она прерывисто вздохнула – такой вздох может вызвать только обаятельная особь мужеска полу… или шоколад – и опять взялась за мороженое. Когда в дверь постучали, Харли медленно подошла и глянула в глазок.
Черт! Обаятельный чванливый осел собственной персоной, правда, несколько растрепанный и уставший, словно и у него был тяжелый день. Она чуть помедлила, нахмурившись, а потом молча открыла дверь, что было невежливо, но она и не задавалась целью демонстрировать хорошее воспитание. Ей было не по себе, она чувствовала, что теряет уверенность, и нервничала. Ничего подобного наверняка никогда не довелось испытывать Ти Джею.
Очевидно, не приходилось ему и переживать по поводу необходимости заполнять паузы. Вместо этого он просто стоял: рост выше шести футов, гора твердых мышц и тестостерона – и делал то, что делал всю жизнь, без каких-либо намерений: воздействовал на клеточки ее мозга, превращая их в пюре.
Да, при одном взгляде на него она превращалась из ученого-биолога в пускающую слюну кретинку. Не ее вина, что боги генов благословили его. Грива выгоревших на солнце каштановых волос, непокорных и волнистых, падающих на лоб, глубоко посаженные, оценивающие, пронизывающие зеленые глаза, от которых ничто не ускользало. Он сильно загорел после долгих путешествий по горам и тропам, при мысли о которых у городских парней начиналась трясучка, и его тело – сплошной соблазн.
– Почему ты здесь? – вместо дружеского приветствия, какое получил бы Ноулан, спросила Харли (причины ее неловкости в присутствии Ти Джея были так же сложны и запутанны, как все остальное в ее жизни в этот момент). |