Виктор Пронин. Опять бомжара…
Все началось, как и всегда это бывает, на ровном месте, из ничего или, точнее сказать, с сущего пустяка. Евгений Леонидович Тихонов вернулся домой чуть позже обычного, позже ровно на одну кружку пива, которую он выпил по дороге с приятелем, присев у какого-то столика в каком-то сквере. Пиво оказалось достаточно острым, достаточно холодным и на вкус не слишком уж отвратным. Нормальное пиво. Выпили с пакетиком соленых сухариков, молча выпили, не. о чем было говорить. Работал Тихонов на автобазе механиком, его приятель тоже работал на этой же автобазе и тоже механиком. Рабочий день закончился, солнце садилось между домами, прохожие неслись куда-то по дурацким своим делам, и оба механика молча и бездумно потягивали пиво, время от времени бросая в рот брусочки соленых сухариков. – А ничего пиво, – сказал Тихонов. – Вполне, – ответил приятель. – Сейчас домой? – А куда же еще… – Я тоже. Такой вот разговор, если его можно назвать разговором. Правда, промелькнули все-таки слова, в которых при желании можно было услышать какой-то смысл, хиленький такой смысл, но все-таки хоть что-то… – Может, на рыбалку в выходной? – Можно. – В Михайловку? – Сговоримся, время есть. Тут даже неважно, кто из приятелей какие слова произнес. Каждый из них мог произнести любые из этих слов. И на рыбалку они могли поехать, а могли и не поехать – их уговор, если это можно было назвать уговором, тоже не имел никакого значения. Жизнь у обоих протекала однообразная, скудная, унылая, и ничего в. ней, в этой жизни, особенно не затрагивало ни одного, ни другого. И эта вот кружка пива после работы по дороге домой была для каждого в общем-то самым ярким впечатлением дня. – Может, еще по одной? – предложил Тихонов. – Да нет, не хочется, – отказался приятель. Посидев еще некоторое время перед пустыми кружками, они как-то одновременно почувствовали момент, когда можно подняться и уйти. Так они и сделали. Выйдя из сквера на асфальтированную дорожку, они оба одновременно и молча махнули друг другу руками и разошлись в разные стороны. До утра, когда они снова увидят друг друга в проржавевшей мастерской, забитой забарахлившими машинами. Открыв входную дверь квартиры, Тихонов шагнул в темную прихожую и тут же, споткнувшись обо что-то, почти грохнулся на пол, но успел, расставив руки в стороны, ухватиться за куртки, висящие на вешалке. Он чертыхнулся, оглянулся и увидел, что споткнулся о ящик из-под посылки – младший сын играл с этим ящиком, воображая его машиной, каретой, клеткой для кота и вообще всем, чем только угодно. В сердцах Тихонов поддал этот ящик, выбросив его на середину комнаты. Средний сын, сидя на диване и положив на колени гладильную доску, делал уроки, старшая дочь пристроилась у подоконника – с чем-то она там возилась: может, уроки делала, может, записки кому-то писала. Да,– она была в том возрасте, когда юные девушки уже начинают писать тайные свои записки. – Так, – сказал Тихонов и прошел на кухню. Жена Зинаида смотрела телевизор. Молча, неотрывно, с совершенно пустыми глазами, поскольку ничего она в эти минуты на экране не видела, а там неимоверной красоты женщина показывала блестящие, струящиеся свои волосы, лодыжки, коленки, подмышки и все остальные потрясающей красоты выпуклости и впадины, которые, собственно, и создавали впечатление жизни достойной, прекрасной и совершенно недоступной. – А ящик в чем виноват? – спросила Зинаида, не отрывая взгляда #т экрана. – А ни в чем, – ответил Тихонов. – Ну и нечего, – равнодушно произнесла жена. |
