Я цитирую главного оружейника: "Если дракон мечехвостый или копьехвостый, тогда можно. Но если вам попадется рогохвостый или рыбохвостый... И опять же... взять хоть клинохвостого или свирепого исполинского винтохвостого дракона..."

Оставляя в стороне реминесценции с Безенчуком из "Двенадцати стульев", рассуждающим о гробах, в объяснениях мастера-оружейника можно уловить зачатки научной классификации. Но стоит нам сравнить ее с классификацией Карла Линнея, прибегнуть к помощи Кювье, и все рассыпается в прах... Не было никогда и нет на земле подобной фауны. А Пристли пишет о драконах так, что их буквально видишь и осязаешь. Вот вам и 31 июня.

Стоит только раз пожертвовать здравым смыслом (я говорил об этом с самого начала), как все станет возможным. Телега продолжает катиться под откос, даже если у нее отваливаются колеса. Каждый из нас помнит нелепую, хотя и вполне безобидную детскую абракадабру: эне бене рес, квинтер минтер жес. Ну скажите но чести, когда-нибудь что-нибудь после нее происходило? А Марлаграм с ее помощью разбивает чугунные цепи весом 400 фунтов! Говорите сказка? Не рассказывайте мне сказок! Я не против того, чтобы разбивали цепи. Просто автор должен был придумать более правдоподобное заклинание. Халдейское, что ли. Или позаимствовать оное у Гауфа и Андерсена. А то эне, бене... В это не веришь. Это расходится с личным опытом. И расходится не менее радикально, чем число 31 июня. Пристли не довольствуется "чудесами", совершаемыми Марлаграмом и Мальгримом. Исподволь и постепенно он реабилитирует старика Мерлина, разоблачаемого Марком Твеном. Читателю прививается мысль, что Мерлин был на самом деле еще более изощренным чародеем, чем Марлаграм. Столь последовательное и одновременно противоречивое поведение автора нуждается в строгом анализе. С последовательностью все более или менее ясно. Она проистекает из последовательного развития тезиса о существовании 31 июня и вольно или невольно приводит автора к конфликту с Марком Твеном. А вот противоречие, или непоследовательность, порождается последствиями применения последовательности. Автор не хочет конфликта с Марком Твеном, но не может избежать его, поскольку последовательно раскручивает свое 31 июня. И он прав. Все-таки Марк Твен - классик и первооткрыватель (для людей XX века) доброй старой Англии времен короля Артура. Поэтому, опровергнув тезис Марка Твена о профессиональной непригодности Мерлина, Пристли спешит загладить свою вину. Он до мелочей подтверждает версию Марка Твена о географии, быте и нравах легендарных королевств. Вслед за Твеном он делает намек, что королева Джиневра изменяет Артуру с сэром Ланселотом. Пристли повторяет те же дворцовые сплетни. Увы, люди всегда остаются людьми.

Марк Твен убедительно показал последствия взаимотрансгрессии различных по уровню культур. В частности, эти последствия могут выливаться и во внешне смешные формы. Сэр Гадахад, к примеру, играя на понижение, разорил остальных рыцарей-акциедержателей. Пристли, тяготясь своей виной перед Марком Твеном за Мерлина, спешит, так сказать, оправдаться в мелочах. На трибунах ристалища организуются кассы взаимных пари, волшебники вкупе с предприимчивыми бизнесменами из нашего века создают акционерное общество по обслуживанию туристов-толстосумов.

Все это скорее грустно, чем смешно.

Есть в повести "31 июня" и любовная интрига. Как же без оной? Художник Сэм (не дядя Сэм, а англичанин - представитель современной полубогемы) влюбляется в прелестную, улыбающуюся принцессу Мелисенту. Она тоже, разумеется, без памяти влюбляется в Сэма. Между влюбленными - пропасть глубиной в несколько столетий, дорога длиной, так сказать, далеко не в один год.