– Кирка, невозможно все делать заранее, – усмехнулась Матильда. – Это скучно и бессмысленно. Готовить я все равно не собиралась – времени жалко. А торт и вино по дороге куплю.

– Я и сама до тебя могу добраться, – сказала Кира. – Не обязательно меня с собой забирать. Отсижу на защите и приду.

– Приходи, – кивнула Матильда. – Особого веселья не обещаю, но надо же как-то жизнь коротать.

Будущая докторесса нервно шмыгнула острым носиком и поправила очки.

«Классика какая-то! – подумала Кира. – Носик острый, очки… Как ее зовут, забыла… А несет-то что!»

Кира обвела взглядом аудиторию. Вид собравшихся напоминал советский фильм не меньше, чем очки, носик и бред про смыслопорождение. А может, не советский фильм все это напоминало, а сюрреалистический. Хотя это, пожалуй, одно и то же.

Она потихоньку вытащила из сумки Диккенса и положила себе на колени. Демонстративно читать у всех на виду было неловко. Но и слушать эти речи было невыносимо. Даже не верилось, что в подобных речах прошла практически вся ее жизнь. Только семь последних лет она всего этого не слышит, и оказывается, эти годы переменили ее гораздо сильнее, чем она предполагала.

Дама за кафедрой – Кира так и не смогла вспомнить ее имени, хотя писала ведь отзыв на ее докторскую – перешла наконец непосредственно к лингвистическим проблемам, но от этого Кирино внимание нисколько не усилилось. Хоть убей, не могла она себя заставить во все это вслушиваться и, время от времени пытаясь собрать свое внимание в пучок и направить его на происходящее в большой филфаковской аудитории, лишь испытывала недоумение: неужели когда-то все это могло быть ей интересно? Какой же она была тогда? Понять это сейчас уже не представлялось возможным.

И сидеть до конца защиты Кира не могла себя заставить никакими силами. Да, всей ее хваленой воли было для этого недостаточно. К счастью, знакомых на защите оказалось немного – все-таки семь лет прошло с тех пор, как она закончила аспирантуру и выпала из среды; это избавляло от никому не нужных бесед ни о чем. Поэтому, как только объявили перерыв, Кира направилась к двери.

– Товарищи, товарищи! – воскликнула секретарь ученого совета. Кира от этого обращения вздрогнула. Всерьез она, что ли? Паноптикум какой-то! – Большая ко всем просьба: оставьте вот в этой тетради отзывы о выставке!

– О какой выставке? – с недоумением спросил мужчина, с которым Кира сидела рядом на последнем ряду.

Он тоже пробирался к выходу с заметным нетерпением.

– Да вот об этой. – Секретарь сделала рукой широкое круговое движение. – Об этих акварелях.

Кира, как и ее сосед, тоже только теперь заметила акварели, которыми были увешаны стены аудитории. То есть она их видела, конечно, но никак не предполагала, что это выставка. Акварели были убогие – речушка, березка, солнышко; ни тени своеобразия, ни капли сильного чувства.

– Только, пожалуйста, указывайте в отзывах – «кандидат наук», «профессор», ну и так далее, – призвала секретарша. – Это важно! Во внешнем мире наши звания воспринимаются очень серьезно.

«Господи боже мой!» – подумала Кира.

Ничего больше она не могла на все это сказать даже мысленно.

К тетрадке, в которую призывали вписывать отзывы, она, конечно, не подошла. Уже выходя из аудитории, услышала чей-то завистливый шепот:

– Акварели-то племянница декана нарисовала, вот и устроили тут выставку, всё для своих, ну просто всё!

Как можно завидовать тому, что по стенам аудитории развешаны среди водяных потеков чьи-то бездарные картинки, было Кире непонятно.