ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

ЭЛЛИПСИС

1. Одна арабская пословица гласит, что душа путешествует со скоростью верблюда. Пока нас без передышки гонит вперед расписанное между сегодняшними делами настоящее, наша душа, вместилище сердца, плетется позади, отягощенная грузом памяти. Если каждая любовная связь добавляет что-то к этому грузу, навьюченному на верблюда, мы должны быть готовы к тому, что душа замедлит ход в прямой пропорции к значительности груза любви. Ко времени, когда моя душа смогла наконец освободиться от сокрушающего веса воспоминаний, Хлоя уже почти убила моего верблюда.

2. С уходом Хлои у меня пропало всякое желание поддерживать связь с настоящим. Я жил прошлым, — другими словами, я все время возвращался к своей жизни, какой она была с ней. Мои глаза никогда по-настоящему не открывались, их взгляд был обращен назад и внутрь, в глубины памяти. Я чувствовал в себе желание провести всю оставшуюся жизнь, следуя за верблюдом, петляющим между барханами памяти, останавливающимся у чудесных оазисов, чтобы углубиться в страницы, испещренные образами лучших дней. Настоящее ничего не сулило мне, прошлое стало единственным временем, в котором я мог жить. Разве настоящее в сопоставлении с ним могло быть чем-то, кроме издевательского напоминания о человеке, который ушел безвозвратно? Что могло предложить будущее, кроме разве что еще более жуткого отсутствия?

3. Когда у меня получалось погрузиться в воспоминания, я иногда переставал отдавать себе отчет в настоящем без Хлои, вдруг воображая, что никакого разрыва не было и мы до сих пор вместе, что я могу позвонить ей в любое время с предложением пойти в «Одеон» посмотреть фильм или отправиться на прогулку в парк. Я предпочитал не думать о том, что она приняла решение поселиться с Уиллом в маленьком городе на юге Калифорнии, разум отказывался от передачи сообщений о действительности в пользу мечты об идиллических днях, наполненных восторгами, любовью и смехом. В такие минуты совершенно внезапно вдруг являлось нечто такое, что с силой швыряло меня обратно в лишенное Хлои настоящее. Звонил телефон, и пока я шел взять трубку, мне на пути (как в первый раз и со всей болью свежей утраты) попадалось опустевшее теперь место в ванной, где Хлоя обычно оставляла свою щетку для волос. И отсутствие на месте щетки ударяло как нож в сердце — невыносимое напоминание о том, что Хлоя ушла.

4. Трудность забыть ее усугублялась тем, что в окружающем мире оставалось еще много вещей, которые нас объединяли и в которых она все еще присутствовала. Чайник у меня на кухне мог вдруг вызвать воспоминание, как Хлоя наполняла его, тюбик с томатной пастой на полке в супермаркете мог по совершенно необъяснимой ассоциации напомнить мне похожий поход за покупками несколько месяцев назад. Пересекая однажды поздно вечером Хаммерсмитскую эстакаду, я вдруг мог вспомнить, как ехал по этой дороге такой же дождливой ночью, только рядом со мной в машине была Хлоя. Порядок, в котором на моем диване лежали подушки, напоминал о том, как она клала на них голову, когда уставала, словарь на моей книжной полке говорил о ее страсти смотреть в словаре слова, которых она не знала. Несколько раз в неделю, когда мы имели обыкновение делать что-то вместе, возникало жуткое ощущение пустоты при сравнении прошлого и настоящего: субботнее утро воскрешало в памяти наши походы в музей, вечер в пятницу — клубы, где мы бывали вместе, вечер в понедельник — определенные теле-программы…

5. Физический мир не давал мне забыть. Жизнь более жестока, чем искусство, поскольку последнее обычно гарантирует, что состояние окружающего мира отражает состояние души действующих лиц.