Либен был стройным пятидесятилетним мужчиной, элегантным, подтянутым. Его узкое бледное лицо оживлялось лишь прозрачными голубыми глазами. Рот же, узкий, с опущенными уголками губ, выдавал в нем человека безвольного и обиженного на жизнь. Кто знает, быть может, доверься ему отец раньше, уголки губ Карла были бы приподняты кверху.

На сегодняшний день Карл Либен являлся хозяином писчебумажной фабрики в Мюнхене. Дела шли хорошо, и поэтому к пятидесяти годам Карлу удалось сколотить изрядный капитал, чтобы жить в полном довольстве и ни в чем себе не отказывать. У него не было семьи. Радость жизни он находил в ощущении превосходства над другими, в комфорте, которым окружил себя со всей пышностью и вкусом, и… в женщинах. Он любил женщин и считал их самыми удачными творениями Всевышнего. Он восхищался ими как с эстетической точки зрения, так и в плане психологическом. Ему нравилась их непредсказуемость, нормальная, здоровая тяга к деньгам; он прощал им мотовство, если речь шла о косметике, парфюме или белье. Ему доставляло неслыханное удовольствие смотреть на женщину в тот момент, когда она, затаив дыхание, открывает коробочку с какой-нибудь безделушкой или духами, как блестят ее глаза, как нежна она бывает в порыве благодарности. Но, разумеется, во всем должна быть мера. Впрочем, женщины – умные существа, они сами чувствовали грань между возможным и невозможным и практически не доставляли хлопот своему благодетелю.

На вопрос, почему такой преуспевающий и благополучный мужчина не стремился к созданию семьи, можно было ответить приблизительно так: он боялся надоесть той единственной, способной подарить ему детей женщине, поскольку в душе был крайне неуверенным в себе человеком. Но он это столь тщательно скрывал, что его пассии воспринимали его нежелание жениться только как страх перед потерей свободы.

Уже к вечеру Карл познакомился с одной очень миленькой женщиной, маленькой аппетитной евреечкой, с которой он и поужинал в небольшом французском кафе. Затем они прогулялись немного по Тверской, побеседовали о Москве – Карл неплохо говорил по-русски, – и он привез свою новую знакомую к себе в номер.

Женщину звали Сарой. У нее были черные бархатные глаза слегка навыкате, сочные пухлые губы, над которыми темнел нежный пушок. Она была ярчайшей представительницей своего неугомонного племени. Говорила она мало, но когда открывала ротик, то Карл просто млел от гортанного, журчащего, прокатывающегося «р-р-р». Словно в горле этой прекрасной самочки перекатывались жирненькие орешки.

– Вы надолго в Москву? – спрашивала она, расстегивая пуговицы на своей белой шелковой кофточке, словно ей было душно в этом прохладном, насыщенном кондиционированным воздухом номере.

– Нет. Завтра поездом в один небольшой провинциальный городок.

– И что же это за городок, куда едет такой важный господин, как вы?

– Сначала, правда, я загляну в большой провинциальный город, а уж потом, автобусом, – на самый берег Волги.

– У вас там дела или родственники? – Сара расстегнула еще одну пуговицу и томно вздохнула. Затем тряхнула стрижеными блестящими локонами и блаженно потянулась. – Зачем вообще иностранцы едут к нам, непонятно. У вас там цивилизация, улицы шампунем моют, а вы едете в грязную русскую провинцию…

Карл Либен улыбнулся одними губами. Ему, честно говоря, было уже не до смеха. Сара возбуждала его все больше и больше. Он знал за собой грех, а потому изо всех сил старался не подавать виду, как сильно хочется ему завалить эту брюнеточку на постель и впиться губами в ее крепкое, изящное тело.