Кихелевич служил ревностно, как известный гоголевский персонаж Акакий Акакиевич Башмач-кин. Театру он был предан до потери пульса. Наверное, только в его театре в самые тяжелые годы перестройки зарплату актерам и персоналу выплачивали регулярно. Да еще он умудрялся находить спонсоров, которые вкладывали деньги в «безнадежные» спектакли (безнадежные в смысле возвращения денег).

Кихелевича любили и прощали ему все долги. Любили его и актеры.

Режиссеры, самомнение которых известно на всю Москву, и те к Кихелевичу обращались не иначе, как по имени-отчеству, на равных, понимая, что такие директора бывают лишь от Бога. Обычно лицом театра является режиссер и труппа, здесь же лицом театра был директор.

– Леня, может, кофейку, коньячка?

– Нет, погоди, Семен, у меня к тебе дело.

– Давай о делах потом, а?

– Потом не могу, время, – и Бахрушин сделал движение, которое было красноречивее любых слов – он провел ладонью по горлу, словно перерезал его.

– Из тебя, между прочим, актер был бы классный. Очень убедительный жест, как говорил Станиславский, верю.

– Мне нужен человек, который умеет менять голос, причем так, чтобы все поверили, лишь услышав только голос.

– Ельцина, что ли, спародировать хочешь? Так у меня пародистов в труппе нет.

– Пародист – дешевка, мне актер нужен, классный актер, которому бы все сказали: верю. Семен Иванович почесал лысину:

– Тебе какой голос, кстати, нужен – мужской, женский или может, средний?

– Мужской. У меня даже запись есть. Вот, послушай, – Бахрушин достал из кармана диктофон, щелкнул клавишей.

– Разве это качество?! – возмутился Кихелевич. Он вынул кассету из диктофона, вставил в большой музыкальный центр с метровыми колонками и отрегулировал звук. Стал с интересом вслушиваться. Но слушал Кихелевич не смысл, а оттенки звучания двух мужских голосов. – Тебе какой нужен?

– Вот этот, сейчас он будет говорить.

– Нормальный, хороший голос, человек явно военный.

– Ты не ошибся?

– Военный, – Кихелевич нажал клавишу, вытащил кассету.

– Новый голос должен звучать по телефону. Открою тебе, Семен, военную тайну.

– Мне ты можешь открыть все, что угодно, я все твое детство и молодость знаю.

– Но ты же понимаешь, голос в телефоне звучит по-другому, чем в жизни?

– И ты мне, Леня, будешь это объяснять? Ну, извини. Погоди, родной, погоди, – Кихелевич взял блокнот, страницы которого были исчерканы так, что в них черт ногу сломит. Кихелевич толстым пальцем принялся скользить по страницам. Затем прижал один листик, упершись ногтем в какие-то каракули. – Если он сейчас в городе, то, считай, тебе повезло, лучшего голосового имитатора в Москве нет.

– Кто он?

– Мой племянник. Ни на что другое он не годится, актер абсолютно никчемный, ни рожи, ни кожи. Но что он голосом вытворяет! Он даже мой голос подделывал еще в детстве.

Кихелевич позвонил по телефону. Его племянник оказался в городе, и они вдвоем с Бахрушиным отправились к нему.

С вечера на факс воинской части пришло коротенькое сообщение о том, что завтра в части пройдет плановый медосмотр. На такой поворот событий у Мешкова тоже имелся свой рецепт.

«Хорошо еще, хоть с вечера сообщили», – подумал он и засел за телефон.

Обзвонил всех офицеров и коротко говорил каждому:

– Майор, бля, если завтра придешь с бодуна, пеняй на себя!

– Что такое, товарищ полковник? – испуганно спрашивали подчиненные.