Изменить размер шрифта - +
Это сардинщики. Они возвращаются домой с консервного завода, держа в руках клеенчатые пакеты. В них рыбьи головки — отходы производства, из которых бедняки варят уху.

На углу слышатся смех и веселые шутки. Ну конечно, это идут сестры Фернанда и Росита, живущие в том же доме, где и Рамена. Сестры живут плохо, жалованья едва хватает на хлеб, но они не хотят грустить, всегда веселые, озорные.

Идет и лавочница Агата — богатая сеньора, похожая на ящерицу в своем зеленом шелковом платье. За ней плетется ее муж, таможенный чиновник, злой кривоногий пьяница.

Вечер теплый и тихий, порой с моря повеет свежим ветерком, и снова тепло и тихо. В такой вечер хорошо прокатиться на моторной лодке с разноцветными фонариками. Неплохо полакомиться и гранатовым мороженым в саду. А еще лучше пойти в кино. Но в карманах Рамены и Хоселито пусто. Они бредут дальше и выходят на оживленную портовую площадь. Здесь находится знаменитая таверна, прозванная «Кулебра», где собираются иностранные моряки. Это красивое светлозеленое здание с высокой, в виде бочонка, вышкой.

Неожиданно Хоселито крепко сжимает руку Рамены. Он глядит вверх и кому-то одобрительно кивает головой. В тот же миг в толпу летят легкие белые листовки. В них гневные, на двух языках, слова: «Наша родина не продается!»

Возникает шум. Кто-то весело кричит: «Браво!»

— Идем, идем, Рамена, сейчас здесь будет полиция… — говорит Хоселито.

— Хорошо, пойдем, но сначала скажи: кому ты кивал головой? — спрашивает Рамена.

— Тебе показалось…

— Говори!

Хоселито молчит. Он видел на башне ее брата. Подними Рамена голову выше, и она увидела бы Нунеса. Но раз не видела — это хорошо: ведь девчонки болтливые.

А Рамена все продолжает допытываться:

— Хоселито, я должна знать, слышишь?

Хоселито решительно тянет Рамену в сторону и говорит:

— Будешь много знать — вырастут уши, как у мула… Ну ладно, ладно, не злись, я пошутил… Это был один мой знакомый юнга, Перес Ривера, большой храбрец.

— Храбрец? Сбросить с башни бумажки — храбрец? Это могу и я…

— Молчи! Если этого Переса схватят полицейские, его свяжут и будут топтать ногами. Он долго не проживет…

— Что же такое пишется на бумажке?

— Пишется такое, что как огонь жжет всех подлых сеньоров… Этот… Перес ловкий… Он ничего не боится.

— А мой Нунес тихий. Он не храбрец, — с сожалением говорит Рамена. — Он даже боится ехать на корабле в Риачуэллу…

Хоселито, лукаво глядя на подругу, весело и долго смеется, а потом вдруг хмурится:

— Ты снова сказала — Риачуэлла?

— Да, сказала, я туда и поеду!

— Ну, тогда ты не испанка. Ты сеньора гусеница: где листьев больше, туда ползешь. Только твой Антонио — горький лист. Как бы не пожалела!

— А ты глупый! Глупей тебя не найдешь!

Рамена оставляет Хоселито и перебегает на другую сторону улицы.

Она идет одна. Ее глаза полны слез, из-за них она не видит, что и Хоселито перешел на другую сторону и неслышно идет позади. Отчего в последнее время все пристают к ней с Антонио? И Нунес, и Хоселито, и даже девчонки во дворе стали дразнить ее: «Богачка из Риачуэллы». Ну что ж, пускай! Это, наверно, они от зависти. Она все равно поедет в Риачуэллу, к маме.

 

III

Серой дымкой затянуто небо, темнеет море, и торопливо, как журавли, отбивающиеся от стаи, пролетают над Барселоной белые облака. Осень. Льют дожди, долгие, проливные. Производство Э. Коллона сократилось наполовину. Нунес — безработный.

Быстрый переход