— Вряд ли можно винить воина за его доблесть.

— Можно, раз эта самая доблесть нас с тобой разлучает, — возразил Макрон, любовно накрыв узкую женскую ручку своей широкой ладонью. — Остается только надеяться, что он наконец сам поймет — с Римом много не навоюешь. Ну а как только провинция попритихнет, мне дадут отпуск, и я тут же прибуду к тебе. Плевое, если вдуматься, дело.

— Так ты, значит, считаешь усмирение вольных земель плевым делом? — вспыхнула Боадика. — Поразительное нахальство! И когда же вы, римляне, научитесь наконец видеть не только то, что вам хочется, но и прочую неприглядную для вас правду? Каратак ведет за собою лишь те племена, что издревле смотрят в рот катувеллаунам, но есть в Британии и другие народы. Слишком гордые, чтобы сражаться под чьим-то началом, и слишком ценящие свободу, чтобы кому-нибудь покориться. Возьмем наше племя. — Боадика ткнула пальцем в себя, потом в Нессу. — Я не знаю никого из икенов, кому не терпелось бы поскорей стать подданным вашего императора Клавдия. Само собой, вы добились расположения наших вождей, обещая им всяческую поддержку и долю в добыче, но я честно предупреждаю: как только Рим попытается нами командовать, все в один миг переменится. Мы тут же заставим вас оплатить свои притязания кровью!

При этих словах голос девушки зазвенел, глаза ее грозно сверкнули. Многие из гуляк обернулись на шум, разговоры мгновенно стихли. Потом все вернулись к прежним занятиям, и шум в таверне возобновился с новой силой. Разгоряченная Боадика самоуправно налила себе кружку вина, с жадностью опростала ее и лишь после этого, уже более спокойно, подвела сказанному итог:

— Это относится и к другим племенам. Уж я-то знаю, можешь мне верить.

Макрон внимательно посмотрел на икенку, медленно кивнул и снова бережно взял ее руку в свою:

— Прости, я никак не хотел задеть твой народ. Да и, правду сказать, говорить я не мастер.

Губы девушки тронула снисходительная улыбка.

— Ну, зато, думаю, ты силен в чем-то другом.

Макрон обернулся к Катону:

— Как полагаешь, мог бы ты на какое-то время увести свою лапушку к стойке? Нам с моей милой надо бы кое-что обсудить. Потолковать с глазу на глаз, понимаешь.

— Да, командир.

С полным сочувствием к своему непосредственному начальнику Катон поднялся с лавки и протянул руку Нессе. Молодая красотка глянула на кузину, и та слегка кивнула в ответ.

— Вот и славно.

Несса ухмыльнулась:

— Будь осторожна, Боадика, ты ведь знаешь, каковы эти солдаты.

— Ха! Я могу за себя постоять.

Катон ничуть в этом не сомневался. За время зимовки он неплохо узнал Боадику и втайне где-то даже жалел своего центуриона. Отвесив поклон, юноша повел Нессу сквозь толпу к стойке. Едва возвышавшийся над стойкой пожилой жилистый виночерпий, судя по выговору галл, видимо, не считал нужным в стране вольных бриттов придерживаться заведенных на континенте порядков и соблюдать римский стиль, о чем неопровержимо свидетельствовали его длинные волосы, заплетенные в падавшие на плечи косички, и узорчатая туника. Когда Катон постучал по стойке монетой, галл, ополаскивавший посуду в лохани с не слишком-то чистой водой, вытер руки о фартук, шаркающей походкой подошел к парочке и вопросительно поднял брови.

— Две кружки горячего, — распорядился Катон и, спохватившись, глянул на Нессу. — Не возражаешь?

Несса кивнула, и виночерпий с парой глиняных кружек потащился к помятому бронзовому котлу, покоившемуся на почерневшей треноге над слегка тлеющими угольками. От котла струйками исходил пар, и по всему помещению разносился тот терпкий особенный аромат пряностей, который даже перебивал кислый дух, веками въедавшийся в стены подобных заведений.