Сэр Генри некоторое время смотрел на лейтенанта, казалось, вот-вот его гнев вырвется наружу, но он сумел взять себя в руки и крикнул Форресту, чтобы тот следовал за ним.

Харпер ухмыльнулся, солдаты выглядели довольными, и только Шарпа охватило предчувствие беды, словно его окружил невидимый злобный враг. Он постарался отбросить эти мысли. Пора было чистить мушкеты и раздавать пайки. Там, за горной грядой, хватало врагов для всех.

Отряд вышел задолго до восхода, чтобы проделать большую часть положенного пути до того, как начнет немилосердно палить солнце. Сержант с удовольствием думал о дневном отдыхе, надеясь, что майор Форрест, поехавший вперед, найдет подходящее место для лагеря, где-нибудь у ручья, и можно будет половить рыбку. Южный Эссекский тащился где-то позади; Шарп начал марш достаточно быстро, в традиционной манере стрелков — три шага бегом, потом три обычных шага, и Харпер был рад, что они избавились от удушливой атмосферы подозрительности, царившей в батальоне. Он усмехнулся, когда вспомнил об ошейниках. Прошел слух, что полковник приказал Шарпу заплатить за все семьдесят девять испорченных ошейников. По мнению Харпера, это были очень большие деньги. Сержант не стал уточнять у самого Шарпа, тот бы все равно ему не ответил. Но то, что касалось Шарпа, касалось и Патрика Харпера. Конечно, лейтенант часто ворчал из-за пустяков, мог и поругать не по делу, и все же Харпер, если бы на него как следует нажали, признался бы, что считает Шарпа своим другом.

Такое слово Харпер никогда не стал бы употреблять по отношению к офицеру, но ничего другого в голову не шло. Шарп был самым лучшим солдатом из всех, кого ирландцу доводилось видеть за долгие годы службы, у него было поразительное чутье, и во время сражения лейтенант обращался за советом только к одному человеку — сержанту Харперу. Это были отношения, построенные на взаимном доверии и уважении, и Патрик Харпер считал своим долгом следить за тем, чтобы Шарп оставался живым и веселым.

Харперу нравилось быть солдатом, хотя он и служил в английской армии — а ведь именно эта; страна отняла у его семьи землю и ущемляла их религиозные убеждения. Он упивался историями о великих ирландских героях, наизусть знал легенду о том, как Кухулин в одиночку победил целую армию, — разве могли англичане поставить кого-нибудь рядом с таким великим героем? Но Ирландия — это Ирландия, а голод зачастую заставляет людей отправляться в самые неожиданные места. Если бы Харпер слушался зова сердца, сейчас он сражался бы против англичан, а не за них, однако, как и многие из его соотечественников, он нашел спасение от нищеты и преследований в рядах врага.

Харпер не забыл свою родину. В памяти у него часто всплывали картины Донегола, древние скалы, скудная земля, горы, озера, огромные болота и крошечные фермы, на которых люди едва сводили концы с концами. И какие семьи! Харпер был четвертым из одиннадцати оставшихся в живых детей; его мать любила повторять, что не имеет ни малейшего понятия, как ей удалось родить такую «большую крошку». Патрик ел столько же, сколько трое других детей, так она говорила, и при этом почти всегда оставался голоден. Потом наступил день, когда он отправился искать счастья, покинул горы Блю-Стэк и оказался на улицах Дэрри. Там напился, а когда пришел в себя, оказалось, что стал солдатом. Теперь, через восемь лет, когда ему исполнилось двадцать восемь, он уже был сержантом. В его родной деревне никто бы в жизни этому не поверил!

Патрику теперь трудно было думать об англичанах как о врагах. За эти годы у него появилось немало друзей. В армии сильные люди обычно добиваются успеха, а Патрику Харперу нравилась ответственность, которой он был наделен, и еще ему нравилось, что другие крепкие парни, вроде Шарпа, его уважают. Он вспоминал рассказы своих соотечественников, которые сражались против солдат в красных мундирах в горах и полях Ирландии.