Она взялась за нож и кондитерскую лопаточку, отрезала кусочек, и в это время дом содрогнулся от ужасного шума. Шум этот, вопреки ожиданиям, не умолк через какое-то время, а продолжал сотрясать воздух. Женщины вздрогнули, попытались что-то сказать, но не тут-то было – они друг друга не слышали. Лопахина с каким-то странным выражением посмотрела в окно и вздохнула.

– Зина, торт великолепный, – неожиданно громко и твердо произнесла Софья Леопольдовна, – я лучше не ела. Ни разу в жизни. А моя мама, как я говорила, была изумительной рукодельницей в этом смысле. Нет, тебе премию не зря дали за него. И патент! Ты, Зина, просто гениальный кондитер. Творец!

Вяземская обомлела от этой тирады. Со двора доносился все тот же грохот, но сила голоса Софьи Леопольдовны Кнор побеждала, как и побеждала ее подоспевшая вовремя немецкая тактичность – что бы ни происходило, надо было вести беседу и делать вид, что ничего не происходит.

– Да что ты! – произнесла Лопахина, но подруги скорее прочитали ее слова по губам.

– Нет, нет, ты действительно талантлива, – поспешила прокричать Вяземская с набитым ртом. Она от растерянности откусила слишком большой кусок.

Ольга Евгеньевна внезапно поняла, что, несмотря на странность ситуации, уезжать из этого дома в данный момент нельзя – станет очевидна неловкость. Придется некоторое время еще побыть здесь, чтобы хозяйка не чувствовала себя виноватой в том, что испорчен вечер. Придется кричать изо всех сил, делать вид, что слышишь ответ, и внимать шуму. Она оглянулась за помощью к Софье Леопольдовне, та понимающе и успокаивающе кивнула – мол, все нормально, доверься мне. В критические минуты она умела взять бразды правления в свои руки.

– Зина, может, там им помочь надо? – Софья Леопольдовна кивнула в сторону окна. – Может, они справиться не могут?

– Не знаю, надеюсь, скоро это кончится.

Однако она ошиблась – безумно неприятный звук, с которым что-то врезалось в ближайшую стену, только нарастал.

– Ты сюда именно смородиновый джем кладешь, да? – проорала тогда со светской интонацией Софья Леопольдовна.

– Да, только разрыхлитель здесь не подойдет. Лучше обычную соду, с уксусом, – невпопад ответила Лопахина. Она то ли не расслышала, то ли находилась в растерянности.

– Ага, я поняла, так и стану делать, – как ни в чем не бывало отозвалась Кнор.

– Кирпич не такой пористый материал, как блоки, – нетактично сказала Вяземская, но это произошло от того, что у нее вдруг заломило затылок.

– Зиночка, а что там происходит? У вас еще не закончился ремонт? – Софья Леопольдовна указала в направлении шума.

Лопахина не расслышала вопрос, но догадалась, что интересует подруг.

– Ну, там вентиляция и коммуникации, провода…

– А, – понимающе протянули те.

Прошло еще немного времени, за которые Софья Леопольдовна собственноручно взялась сварить кофе, Ольга Евгеньевна, поддерживая беседу, пыталась выяснить у хозяйки, кто изображен на большой картине, что висела на стене напротив. Лопахина же только кивала головой. Наконец, когда запахло подгоревшим кофе и Софья Леопольдовна громко поинтересовалась, где найти губку, чтобы протереть плиту, Лопахина вдруг вскочила со своего места, схватила связку ключей, лежавшую на столе, и выбежала на улицу. Через секунду шум стих, теперь слышались только громкие голоса. Как люди деликатные, женщины, оставшиеся в доме, одновременно заговорили друг с другом.

– Ты на самолете в Москву прилетела? – спросила Вяземская.

– У вас хорошее лето стоит, а у нас дожди, – сказала Кнор.