Я понял, что царь хочет узнать правду. Ее хотел выяснить и я сам.

– Он подозревает, что покушение мог предпринять его отец, – рискнул высказаться я.

– Что?.. – Лицо Филиппа побледнело от гнева. Царь схватился за подлокотники кресла, словно бы желая вскочить на ноги. Но ярость почти мгновенно оставила его. Я видел, с каким трудом удалось Филиппу взять под контроль свои чувства. Предположение потрясло его, потому что Александр так жестоко ошибался; царь не добивался его смерти. Преодолев приступ гнева, он со скорбью назвал причины ложного обвинения.

– Плоды наставлений его матери, – пробормотал он. – Она всегда натравливала его на меня.

Я ничего не ответил, но понял, что нападение вполне могла подстроить и сама Олимпиада. Убийцы имели великолепную возможность покончить с Александром и его Соратниками. Царевич остался цел, однако подозрение подтачивало его отношение к отцу.

– Верь мне, Орион, она ведьма, – проговорил царь. – Сначала она обворожила меня на мистериях Дионисия в Самофракии. Я был тогда как раз в возрасте Александра и обезумел от страсти. Я не мог сомневаться в том, что на земле нет женщины прекраснее ее. И она полюбила меня с тем же пылом. Но как только она родила своего мальчишку, то не захотела больше иметь со мной ничего общего.

"Она не просто ведьма, – подумал я. – В ней воплотилась богиня, способная погубить всех нас по своей прихоти".

– Она презирает меня, Орион, и теперь строит козни вместе со своим сыном, чтобы посадить его на трон.

– Александр стремится быть достойным сыном царя, – сказал я ему. – Он хочет доказать свое право наследника.

Филипп криво усмехнулся:

– Он хочет сесть на мой трон, но это можно сделать единственным способом – убив меня.

– Нет, – сказал я. – Я не замечал в нем стремления к отцеубийству. Александр желает показать, что достоин престола. Он жаждет твоей похвалы.

– Неужели?

– И восхищается тобой, несмотря на все происки матери.

– Орион, он даже уверяет, что не может считать меня отцом.

Итак, царь знает о выдумке Александра.

– Мальчишеский эгоизм, – отвечал я уверенным голосом. – Он и сам в это не верит.

Филипп обратил ко мне свое зрячее око.

– А знаешь, – царь закутался в плащ, – быть может, он все-таки прав и зачал его Геракл или кто-то еще из богов? Что, если в конце-то концов он и правда не мой сын?

– Никакой бог не мог зачать его, господин, – отвечал я. – Всесильных богов нет, они просто мужчины и женщины.

– О! Сократа заставили выпить цикуту, когда его заподозрили в безбожии. – Царь проговорил эти слова с улыбкой.

– Если травить всякого, кто не верит в богов, всей цикуты в Элладе не хватит, чтобы окончить дело хотя бы наполовину. – Я ответил ему тоже с улыбкой.

Он хмыкнул:

– Ты, конечно, пошутил, Орион. И все-таки твой голос серьезен.

Ну как можно объяснить царю, что так называемые боги и богини такие же люди, как и он сам? Просто поднявшиеся на иную ступень развития. Я смутно помнил, что божества, мужчины и женщины, обитали в городе моих снов, в городе, существовавшем в другом времени и пространстве.

Филипп неправильно истолковал мое молчание:

– Можешь не бояться за себя, Орион; верь во что хочешь, меня это не волнует.

– Могу ли я дать тебе совет, господин?

– Какой?

– Держи царевича возле себя. Не позволяй ему встречаться с матерью…

– Сказать это легче, чем сделать… разве что водить его на поводке, как собаку.