Итак, его великодушное позволение творцам бежать с Земли было всего лишь тактической хитростью. Он намеревался нанести им удар, уничтожить их в тот момент, когда они будут не готовы к нападению. А его оружием стану я.

Когда же творцы навсегда будут уничтожены, весь континуум будет в распоряжении Сетха. Он заселит Землю своими слугами и уничтожит человечество, когда сам того пожелает. Или поработит, как поступил в каменном веке.

Но во всем этом оставалось нечто непостижимое для меня. Мне не раз говорили, что время нелинейно.

"Жалкое творение, – звучал в моей памяти голос Золотого, – ты считаешь время рекой, неизменно текущей из прошлого в будущее. Орион, время – это океан, грандиозное бескрайнее море, по просторам которого я могу плыть, куда вздумается".

"Не понимаю", – отзывался я.

"Да где тебе! – насмехался он. – Я не вкладывал в тебя подобного понимания. Ты мое творение. Ты существуешь, чтобы служить моим целям, а не обсуждать со мной устройство мира".

"Я ущербен умственно и телесно, – сказал я себе. – Таким уж я создан. Сетх говорил правду".

А теперь я отправлюсь к своим творцам, чтобы положить конец их существованию. И своему собственному.

27

Лежа в непроглядной тьме своего узилища в ожидании, когда же Сетх пошлет меня выполнять страшную миссию, я ощутил, что раскаленные камни подо мной понемногу остывают. Даже воздух, которым я дышал, стал не таким знойным, как мгновения назад, словно мой мучитель смягчил мои страдания в награду за подчинение его воле.

Его присутствия в своем рассудке я не ощущал, но понимал, что он там – наблюдает и выжидает, оставаясь наготове, чтобы перехватить управление над моим телом.

В груди и под ложечкой вдруг образовалась сосущая пустота. Пол опускался – поначалу медленно, затем все быстрее и быстрее, будто испортившийся лифт. Я рушился вниз сквозь чернильную тьму, а камни подо мной продолжали остывать.

Затем наступил выворачивавший душу миг абсолютного холода и чрезвычайной пустоты, где терялись мерила пространства и времени. Я оказался вне бытия, лишенный формы и чувств, в том пространстве, где исчезает даже самое время. Прошел миллиард лет – а может быть, лишь миллиардная доля секунды.

Яркое золотое сияние пронзило меня огненными стрелами. Зажмурившись, я заслонил глаза ладонями. Слезы заструились по моим щекам.

Я по-прежнему ничего не видел; раньше меня ослепляло отсутствие света, теперь – его избыток. Я лежал, сжавшись в комок, как зародыш во чреве матери, пригнув голову и закрыв ладонями лицо. Тишина. Ни ветерка, ни пения птиц, ни стрекота сверчка; даже лист не прошелестит. Услышав слабое биение собственного пульса, я начал считать. Пятьдесят ударов. Сто. Сто пятьдесят…

– Орион? Неужели ты?

Я с трудом приподнял голову. Золотой свет по-прежнему был ослепительно ярок. Прищурившись, я различил силуэт склонившегося надо мной стройного человека.

– Помоги, – хриплым шепотом взмолился я. – Помоги.

Он присел рядом со мной на корточки. То ли глаза мои немного привыкли к свету, то ли стало чуточку темнее, но слезы перестали течь. Мир снова начал обретать ясные очертания.

– Как ты тут очутился? Да еще в таком состоянии!

"Тревога!" – хотел я сказать. Все во мне повелевало в голос вопить об опасности, предупредить и его, и остальных творцов, но слова застряли у меня в горле.

– Помоги, – только и сумел прошептать я.

Рядом со мной сидел тот, кого я привык называть Гермесом. Худой, как гончая. Даже его лицо своими острыми углами говорило о стремительности: узкий подбородок, выпуклые скулы, клинышек волос на гладком лбу.