В последнюю зиму случилось с ним странное. Мастерил что-то в сарайчике, и как-то сам собой подвернулся под руку огрызок карандаша. И блокнотик засаленный рядом оказался. Черкнул дядя Миша первое, что пришло в голову. И на сердце вдруг полегчало. Будто он эту царапину с сердца на бумагу перенес. Получилось: «Жить на Руси всегда было тяжко, а сейчас — совестно». С тех пор он таскал блокнотик с собой и черкал короткие строчки. Сегодня само собой написалось: «Не умрешь, пока долг не вернешь». К чему это? Дядя Миша не знал.

— Что-то будет. — Дядя Миша поджал губы. Зрение, несмотря на возраст и контузии, осталось острым. Он издалека заметил белую «Ниву», покачивавшуюся на песчаных наносах, выползших на дорогу. Если утром машина прикатила со стороны яхт-клуба, то сейчас срезала к домику на берегу коротким путем, через песчаный пляж. И еще — следом за «Нивой», намного отстав, ползла черная иномарка.

Ничего хорошего визит незваных гостей не сулил. Домик стоял на отшибе, кричи сколько влезет — никто не услышит. Тем более за таким ветром.

— Летят мухи на дерьмо, — проворчал дядя Миша. Накрыл свой приготовленный к обеду стол чистым полотенцем, придавил углы, чтобы не задрало ветром. Финский ножик, которым резал хлеб, спрятал в рукав бушлата.

Сел на ступеньки и стал ждать.

Елисеев первым выпрыгнул из «Нивы». Уверенным шагом подошел к крыльцу, на котором сидел старик в заношенном бушлате.

— Привет, батя! — Елисеев поставил ногу на нижнюю ступеньку

— Уже виделись, — холодно обронил старик. — Хозяев нету. Как ты утром того усатого шуганул, так больше никто не появлялся. Дубанов за ним машину прислал. А сам, видать, в банке. Так что, мужики, извиняйте, вам туда. — Старик скрюченной кистью показал на город.

— С Дубановым я вопрос сам решу. — Ветер облепил куртку на животе Елисеева. Отчетливо проступила кобура. — А ты пока пойди баньку прогрей.

— С утра жар стоит. Что дрова зазря переводить!

— Ну и славно.

Он махнул рукой. Дверцы машины распахнулись, и двое парней выволокли упирающуюся девушку. Ветер сразу же защелкал ее юбкой, открывая ноги до бедра. Она пыталась лягнуть державших ее парней, но ничего не получалось. На голову ей натянули черный мешок, и видеть ничего она не могла.

— Видишь, у нас даже баба с собой, — осклабился Елисеев. — Иди, батя, погуляй.

— Беспредельничать тут не позволю! — Старик поднялся на ноги.

Елисеев сунул ему под нос красную книжечку.

— Читай, батя! Фэ-Эс-Бэ, — по слогам произнесен. — И вали отсюда!

Старик зло прищурился. Сплюнул в сторону.

— Твою… И где вас, сук, только нет! — процедил он, спускаясь по ступенькам.

— Но-но! — прикрикнул на него Елисеев. Старик махнул рукой, поплелся к сарайчику, стоявшему в углу двора.

Девчонку один парень поволок к Елисееву, другой остался стоять у «Нивы», поджидая, когда в ворота въедет отставший «фольксваген».

Машина остановилась, мягко качнувшись на рессорах. Двигатель заглох, и стало слышно, как ветер бьется в стекла.

— На выход! — скомандовал старший, кого в дороге молодой парень с пистолетом дважды назвал Сашей.

Максимов лишь на секунду приподнял голову, через лобовое стекло увидел финский домик и стену камыша за ним, дальше темно-серую полосу залива. В пяти метрах от них полубоком стояла «Нива».