Эти чужие памяти — принадлежавшие Джейсону, Эшу — поселились в его сознании и зажили собственной жизнью настолько, что он боялся потерять в них самого себя. Он погружался в воспоминания, и воспоминаниям не было конца, но только малая их часть принадлежала ему самому. Даже само слово «я» заключало в себе то две, то три сущности. Я жил на Марсе. Я жил на Земле. Я живу в Экватории. Все эти утверждения были одинаково истинными.

К тому же ему не хотелось как-то подавлять эти борющиеся друг с другом памяти. Насколько это его пугало, настолько же и обнадеживало. С кем, как не с Джейсоном и Эшем, он сможет вступить в вихрь Арки Времен?

— Айзек, неужели тебе правда известно, что происходит?..

Да, известно. По крайней мере отчасти.

— Тогда объясни мне, пожалуйста… — Он узнал голос Сьюлин Муа. Она дружила с Эшем и дружила с Айзеком.

Объяснить мог только Джейсон Лоутон. Айзек повернулся к Сьюлин, нашел в темноте ее руку — как это сделали бы Эш или Айзек — и заговорил голосом Лоутона:

«Это своего рода подпрограмма… в сезонном цикле гипотетиков…» Он почувствовал точность этого слова: сезоны внутри эпох, приливы-отливы вселенского океана жизни. «В системах, которые… можно охарактеризовать как зрелые солнечные системы… структуры гипотетиков наращивают массу, аккумулируют информацию, размножаются, пока в какой-то критический момент самые старые из существующих экземпляров не запускают нечто вроде процесса образования спор… какая-то часть сети приносит себя в жертву памяти… внешне это выглядит, как превращение их в облака пыли и пепла… эти облака движутся по эллиптическим орбитам вокруг планет, на которые они осядут…»

— Они должны были сесть именно здесь? — спросила Сьюлин.

— Здесь, — то ли ответил вслух, то ли подумал Айзек. — На этой скалистой планете, которую они сделали сперва пригодной для существования потенциальной цивилизации, а затем и доступной для заселения.

— То есть они знают нас? — отрывисто спросила Сьюлин.

Айзека поставил в тупик ее вопрос. Но память Джейсона Лоутона подсказала ответ на него:

«Сеть накапливает информацию, объем которой исчисляется световыми годами и столетиями. Но некоторые биологические цивилизации живут так долго, что становятся восприимчивыми к ней. И, да, они заинтересованы в этих цивилизациях, поскольку те создают новые поколения машин, чтобы быть понятыми и принятыми…»

— Или сожранными! — докончила за него Сьюлин.

«Ну, в каком-то смысле, и так. И эти цивилизации порождают еще кое-что, что интересует сеть».

— Что?

«Руины, — ответил голос Лоутона. — Они порождают руины».

Снаружи, за бетонными стенами и их обломками, разыгрывался недоступный человеческим глазам и все ускоряющийся балет памяти.

«То, что сейчас происходит, — продолжал голос Лоутона, — я бы назвал вспоминанием. Десять тысяч лет эти машины методично накапливали и распределяли между собой знание. Физически это знание сконцентрировано сейчас в светящихся сферах, образующих покров леса гипотетиков снаружи них. Оно должно быть сверено и отправлено дальше, сквозь Арку Времен. Эта Арка — нечто вроде рта, который должен вдохнуть в себя память обо всем: орбитах, климатах, эволюции планет, миллионах пересекающихся траекторий ледяных комет, на которых растут, развиваются и накапливают свою массу очередные поколения машин гипотетиков, это также сигналы из всех уголков галактики, которые предстоит обработать и отправить в будущее…»

— Что за память? — продолжала допытываться Сьюлин Муа.