— И что вы думали?

— Он ошибался очень во многом. Но в одном, возможно, он оказался прав. В том, что касается гипотетиков. — Голос марсианки зазвучал печально. — Я была убеждена, что их не существует как субъектов сознательных действий, как мыслящих существ. Стихийный процесс, и больше ничего — бесконечно прядущиеся нити эволюции.

Лизе сейчас было трудно сосредоточить внимание на таких материях. Но должна же она была хоть чем-то отблагодарить марсианку.

— Вы считаете теперь, что это не так? — переспросила Лиза. — Что всем, что сейчас случилось, — управляла чьято сознательная воля?

— Не совсем. Разумеется, не существует никакого Галактического Совета, который бы собрался и решил, что, например, темпоральная арка должна находиться именно в центре Экватории. Я думаю, она здесь росла много миллионов лет. А до нее было еще что-то, из-за чего она выросла… Словом, обычная эволюция и больше ничего.

— Так, выходит, Двали заблуждался?

— Не совсем, но его подход был слишком прямолинейным. Это успел объяснить мне Айзек, — сказала Сьюлин, — там, в разрушенной подсобке. Миллионы высокоразвитых машин накапливают и сортируют информацию об огромном участке Вселенной. Эта информация периодически поступает сюда для сверки. Темпоральная Арка отправляет ее отсюда в будущее, на десять тысяч лет вперед, и одновременно такой же объем обработанной информации возвращается оттуда в настоящее — чтобы ее можно было усвоить заново и восстановить утраченные звенья. Это не память в пассивном смысле. Это активное вспоминание. И живые организмы помнят для того, чтобы закреплять и корректировать свое поведение.

— Ну, пусть память гипотетиков так устроена. И что?

— Но если сеть вспоминает, это уже в каком-то смысле волевой акт. Хотя бы в самом простейшем смысле — отделения себя от природного мира. Иными словами, если брать все в целом, это именно то, что представлял себе доктор Двали — трансцендентное бытие таких масштабов, что и поминутная запись человеческой жизни для него — бесконечно малая частица его мельчайшей крупинки.

«Исчерпывающая запись человеческой жизни, — думала Сьюлин. — Жизни Эша, жизней…»

— Но из этого следует кое-что еще, — продолжала она. — И это может привести к ужасным последствиям. Подумайте о Лоутоне. Если сеть помнит его, значит, он в некотором смысле приобрел вечную жизнь. Пусть пассивную, несамостоятельную, но это не умаляет ее ценности. Как нам относиться к этому? Если попытаться определить это самыми простыми словами: существует Бог, дающий личное бессмертие. И это бессмертие можно принять в виде инъекции. Той, которую сделал себе Лоутон и которая убила его, подключив его к сети гипотетиков.

— Но если это смертельно…

— Физически — конечно, смертельно. Но если человека помнят, если можно через смерть попасть прямо в сознание самого что ни на есть реального Бога…

— Это будет страшным искушением для людей.

— Еще каким. Скоро это начнут называть Пятым возрастом, попомните мои слова. Жизнь после смерти еще соблазнительнее, чем жизнь после жизни. Этому будут поклоняться, с этим будут бороться. Появится Управление Духовной Безопасности. К чему это в конце концов приведет, страшно и подумать.

Сьюлин закрыла глаза, словно отгоняя кошмарное видение будущего.

Лиза пыталась ухватить смысл сказанного марсианкой. Если «они» способны вспоминать, значит, у них есть какое-то подобие самосознания, личного разума. Разум, состоящий из бессчетных миллионов неразумных частиц? Но разве не так устроен любой разум? Хотя бы ее собственный?

Полуденное солнце палило нещадно.