От короткого дождя в песках на западе расцвели веретенообразные растения. Кто знает, может, там в пустыне ожило и еще что-то. Вроде зрячей розы Айзека.

Внешне Сьюлин выглядела как всегда спокойной. На самом деле ее охватывал ужас.

Айзек разговаривал голосом Эша.

Не то ли это, что в старину называли «страх и трепет»? Гипотетики — не боги в том смысле, в каком она понимала это простое, хотя и странно растяжимое слово. Но они могущественны и непостижимы, как боги. Ей не верилось, что они обладают сознанием и волей. Даже само слово «они» — ошибка терминологии, грубый антропоморфизм. Но когда «они» являют себя, естественное человеческое желание — сжаться, спрятаться, как у кролика при виде лисы, у лисы — при виде охотника.

«Второй раз в жизни, — думала Сьюлин. — Это мой личный крест — видеть это повторно».

Грудь Айзека вздымалась и опадала в такт его дыханию. Сьюлин то и дело задремывала, иногда проваливалась в сон — мгновенный и глубокий, — как бывало с ней только в детстве. Ей снилась тогда другая пустыня, где горизонт — совсем близко, а небо — темно-синее. Там тоже были скалы и песок. Из песка росло множество ярких трубчатых и угловатых растений, словно материализовавшиеся горячечные видения. И там тоже был мальчик. Не Айзек — тот, другой… первый. Более хрупкий, с более темной кожей, но с такими же странными глазами в золотых крапинках. Он лежал там, где упал, потеряв силы от истощения, и хотя рядом со Сьюлин было множество взрослых, она первой подбежала к нему.

Мальчик открыл глаза. Больше ему ничто не повиновалось: его туловище, руки и ноги обвивали сплетающиеся не то веревки, не то лианы. Эти безумные растения пригвоздили его к земле, а некоторые проросли сквозь его тело.

Он должен был быть мертв. Никто не выживет, если его проткнуть насквозь, как шашлык.

Но мальчик открыл глаза и прошептал: «Сьюлин…»

Она проснулась, сидя на стуле возле кровати Айзека и вспотев от сухого жаркого воздуха. В дверях стояла миссис Рэбка и смотрела на нее.

— У нас собрание в столовой, — сказала она. — Нам бы хотелось, чтобы вы тоже присутствовали, мисс Муа.

— Хорошо. Я приду.

— С Айзеком все по-прежнему?

— Да, — сказала Сьюлин, добавив про себя: пока по-прежнему.

Это не была кома — просто сон, но очень глубокий и длившийся много дней. Однажды вечером Айзек проснулся. Рядом не было никого.

Он чувствовал себя… странно.

Его чувства обострились. Ум работал не просто ясно, а яснее, чем когда-либо. Восприятие стало более четким и сфокусированным: ему казалось, что он мог бы, если б захотел, сосчитать все пылинки в воздухе, хотя комнату освещала только маленькая лампа возле кровати.

Ему нестерпимо хотелось на запад. Он чувствовал зов того, что там — вдали. Это нельзя было описать никакими словами из тех, что он прежде знал. Исполненность, окрыленность? Любовь? Жажда? Он был чему-то очень нужен. А это что-то — ему.

Он не собирался опять уходить из поселка. Не сейчас. Его первый, инстинктивный поход на запад не привел ни к чему, не считая встречи с розой, — и не было смысла повторять это, пока он не окрепнет. Лишь бы только выбраться из тесных стен комнаты. Вдохнуть воздух пустыни, почувствовать его кожей.

Он встал, оделся, сошел вниз по лестнице мимо запертых дверей столовой, где взрослые вели церемонную беседу, и вышел во двор. У ворот выставили охрану — видимо, чтобы не дать ему снова уйти. Поэтому он направился в огороженный сад.

Воздух был свеж, и сад предстал перед Айзеком во всей своей красе.