С рвением отнюдь не бескорыстным — чего он даже и не пытался скрывать — капитан взялся за налаживание хозяйства Линкольна. По уставу капитану надлежало столоваться вместе со всеми офицерами, неукоснительно соблюдая различные правила, которые мешали развернуться его талантам, так же как состояние кошелька мешало потворствовать его желаниям. На квартире же у Лайонела ему предоставлялось широкое поле деятельности, причем без всякого ограничения затрат, о чем он давно втайне мечтал. Городская беднота, сильно страдавшая от отсутствия заработков, существовала за счет вспомоществования в виде денег, пищи и одежды, посылаемых из соседних колоний, но для тех, кто имел деньги, на рынке было полно товаров. Такое положение вещей вполне устраивало капитана Полуорта, и недели через две после прибытия Лайонела в полку стало известно, что капитан постоянно обедает у своего друга, майора Линкольна, хотя следует заметить, что сам майор Линкольн весьма часто отправлялся обедать к штабным офицерам.

В то же время майор Линкольн продолжал ночевать на Тремонт-стрит и с усердием, которого никак нельзя было ожидать после довольно ощутимой неловкости первого знакомства, старался сойтись покороче с обитателями этого дома. Правда, что касается миссис Лечмир, то здесь он не достиг особенного успеха. Всегда церемонная, хотя и неизменно учтивая, она, словно плащом, была окутана холодной рассчитанной отчужденностью, и Лайонелу, даже если бы он очень к этому стремился, едва ли удалось бы пробить ее броню. Однако с более молодыми родственницами дело уже через несколько дней пошло совсем по-иному. Агнеса Денфорт, отнюдь не замкнутая по натуре, начала незаметно поддаваться очарованию мужественных и любезных манер молодого офицера и уже к концу первой недели с таким добродушием, непосредственностью и простотой отстаивала права колонистов, подшучивала над выходками офицеров и тут же признавалась в своей предубежденности, что, в свою очередь, больше, чем другие, расположила к себе своего английского кузена, как величала она Лайонела. Куда более странным, если не сказать совершенно необъяснимым, казалось Лайонелу поведение Сесилии Дайнвор. День за днем она могла быть молчаливой, надменной, неприступной, а затем внезапно, словно под влиянием какого-то тайного побуждения, становилась естественной, общительной и простой. И тогда вся ее душа, казалось, светилась в ее выразительных лучистых глазах, а ее мягкий юмор и веселость, сломав преграды сдержанности, прорывались наружу, приводя в восхищение всех окружающих и делая их столь же веселыми и счастливыми, как она сама. Долгие часы размышлений посвятил Лайонел необъяснимым переменам в поведении молодой девушки. В самой изменчивости ее настроений таилось своеобразное очарование, невольно привлекавшее к ней Лайонела, а изящная фигурка и прелестное умное личико не могли не усилить его стремления поближе познакомиться с прихотливыми особенностями этой натуры, что, естественно, привело к пристальному и пытливому наблюдению за ней. В результате этого постоянно оказываемого ей внимания поведение Сесилии стало почти неприметным образом меняться: оно становилось все менее и менее капризным и все более и более обворожительным, а Лайонел в силу какой-то странной забывчивости вскоре упустил из виду свою главную цель и, как ни странно, перестав отмечать перемены в настроениях кузины, даже не испытал разочарования.

В вихре светских удовольствий, когда внимание рассеивается из-за многочисленных встреч и развлечений, для того чтобы между молодыми людьми могла возникнуть известная близость, потребовался бы, вероятно, не один месяц, более того — она вообще могла бы не возникнуть.