|
И тогда все закончилось хорошо, даже очень. Юноша заставил себя думать, что и сейчас все будет хорошо. Надя, словно подслушав его мысли, шепнула: — Сиди спокойно, не дергайся. Все нормально… — А ну молчать! — тут же крикнули с той стороны, где над высокой, невидимой сейчас стеной пылало «солнце». — Руки поднять, оружие на землю! Нанас, прикрыв глаза ладонью, осторожно разлепил глаза. Вторую руку он поднял над головой. Надя сняла автомат, отбросила его в снег и тоже подняла руки. — Обе руки! — крикнули от стены. — Ты, в волокушах, не русский, что ли? Нанас понял, что обращаются к нему, и, отнимая от глаз руку, выкрикнул в ответ: — Свет-то уберите, больно же глазам! — Сейчас уберем тебе кое-что, тогда узнаешь, что такое больно, — ответили ему. Прожектор продолжал светить прямо в лицо. Парень отвернулся, услышав тихий Надин шепот: — Не спорь, делай, что говорят… Заскрипели снегом приближающиеся шаги. Нанас, опустив как можно ниже голову, перевел взгляд вперед. В белом пятне света появились ноги — две, еще две, потом еще. Три человека. Если бы не слепящий глаза прожектор, можно было бы упасть на дно волокуш, схватить автомат и попытаться скосить всех одной очередью. Но впереди сидела Надя… Да и зачем стрелять по этим людям — они же не бандиты! Наверное… — Медленно встаем и отходим на три шага от снегохода, — сказал один из троицы, подошедший совсем близко. Юноша напрягся, все еще раздумывая, не схватить ли автомат, но, увидев, что Надя безропотно подчинилась приказу, решил поступить так же. К нему тотчас кто-то подбежал, дернул вниз руки, резко и больно завел их за спину и принялся обматывать веревкой. Щурясь, сквозь слезы, Нанас сумел разглядеть, что то же самое происходит и с Надей. — Эй, вы! — крикнул он. — Отпустите девушку! Что вы как нелюди? Мы же вам ничего не сделали! — Заткнись! — тотчас пнули ему коленом под зад. Не больно, но очень обидно. Нанас дернулся было, чтобы развернуться, но услышал вдруг: — Слышь, Юрец, а это и правда баба! — Не баба, а женщина! — послышался звонкий Надин голос. — Ведите себя прилично. А если не можете, доставьте нас к тому, кто это умеет. — Ух ты, с гонором!.. — хохотнули в ответ. — Юрец, ты слышал? Тот, кого называли Юрцом, недовольно буркнул: — Хорош языком чесать, Митрофанов!.. Веди ее в приемник. Ты своего тоже, Коновалов. И ворота откройте, я снегоход закачу. — А потом тот же голос зычно крикнул: — Горлушкин! Притуши свой фонарь, скоро глаза выжжешь!.. Свет тотчас стал мягче. Нанас почувствовал почти физическое облегчение, словно поток света давил на него до этого реальной тяжестью. Его подтолкнули в спину: — Шевели копытами!.. Впереди протяжно заскрипел металл. Юноша подумал, что это открыли ворота в стене, но глаза, перед которыми плавали еще багровые пятна, могли уже кое-что разбирать перед собой, и оказалось, что Митрофанов, ведущий впереди Надю, открыл проход в первом ряду ограждения из колючей проволоки. Таких рядов перед стеной было два — это они с Надей успели разглядеть еще раньше. Лишь миновав оба этих ряда, Нанас, Надя и оба их провожатых оказались возле стены. Вблизи она оказалась еще выше, чем виделась до этого. Парень глянул вверх и прикинул, что высота составляла, пожалуй, три его роста, если не больше. Низ стены был сделан из бетонных плит, над которыми чернел еще один ряд, то ли из досок, то ли из металлических листов — в темноте было не разглядеть. Не разглядеть было, и где кончается стена, — она уходила в бесконечную темноту в обе стороны, и особенно хорошо подчеркивали эту бесконечность прожектора, установленные наверху через равные промежутки. |
