Я нашёл их на пешеходном мостике, перекинутом через один из ещё остававшихся в городе каналов. Моя мать плакала — её лицо было мокрым от слёз, — а дядя, пытаясь успокоить сестру, обнял её за плечи. При этом он беспрерывно ворчал, обращаясь не столько к ней, сколько к самому себе:

— Хороши же эти разведчики, ну и отчёт они представили о правлении белых людей. Вот бы им увидеть нечто подобное. Интересно, что бы они тогда запели? Вот погоди, вернёмся домой, я буду стоять на том, чтобы мы, ацтеки, держались подальше от отвратительных...

Тут он осёкся и сердито спросил меня:

— А ты чего ради там задержался? А, племянник? Мы могли решить, что ты потерялся, и отправиться домой без тебя.

— Я задержался, чтобы переброситься несколькими словами с тем испанцем, который говорит на нашем языке. Он сказал, что был привязан к старому Хуану Дамаскино.

— Настоящее имя этого человека было другим, — хрипловатым, севшим голосом промолвил дядя, а мама снова всхлипнула.

Я посмотрел на неё с подозрением и нерешительно спросил:

— Тене, — (а надо вам сказать, что именно этим словом мои соплеменники называют мать), — там, на площади, ты тоже плакала и вздыхала. Почему тебя так опечалила участь этого старика?

— Я знала его, — промолвила она.

— Как это возможно, дорогая тене? Неужели ты всё-таки раньше бывала в этом городе?

— Нет, — сказала мама. — Но однажды, давным-давно, он сам побывал в Ацтлане.

— Даже если бы не жёлтый глаз, — вставил дядя, — мы с Куикани всё равно узнали бы его.

— Жёлтый глаз? — переспросил я. — Вы имеете в виду это?

И я достал из-за пазухи кристалл, который потихоньку вытащил из пепла.

— Аййо! — восторженно воскликнула мать. — Память о дорогом ушедшем!

— Почему ты назвал это глазом? — спросил я дядю Миксцина. — И если этот несчастный человек вовсе не Хуан Дамаскино, как называли его испанцы, то кто же он?

— Я много раз рассказывал тебе о нём, племянник, но, наверное, забыл упомянуть жёлтый глаз. Это тот самый издалека пришедший в Ацтлан путешественник мешикатль, который оказался полным моим тёзкой — Тлилектик-Микстли. Именно он в своё время убедил меня приступить к изучению искусства изображения слов. Именно благодаря ему я впоследствии доставил Лунный камень в этот город и был принят ныне покойным Мотекусомой. Таким образом, в конечном счёте, именно благодаря ему Мотекусома дал мне всех этих мешикатль — воинов, художников, наставников и ремесленников, которые вернулись со мной в Ацтлан и преобразили наш край.

— Конечно, дядя, я помню твой рассказ. Но какое отношение ко всему этому имеет жёлтый глаз?

— Аййа, у того бедного куатля Микстли имелся изъян зрения. Вещица, которую ты держишь, — это диск из жёлтого топаза, обработанного и отполированного особенным, может быть, даже магическим способом. Помнится, мой тёзка обычно подносил его к глазу, когда хотел рассмотреть что-нибудь как следует, хотя слабое зрение никак не мешало его путешествиям и приключениям. И, — во всяком случае, об этом свидетельствует история преобразования Ацтлана, — совершать великие и благие деяния.

На меня слова дядюшки произвели сильное впечатление, и я сказал:

— Вот уж точно. Нам воистину надлежит оплакивать этого Микстли, ибо весь наш народ обязан ему очень многим.

— А особенно ты, Тенамакстли, — тихо произнесла мать. — Тот, другой, Микстли — твой отец.

Я окаменел. Потрясение на некоторое время лишило меня дара речи, и я мог лишь молча таращиться на зажатый в руке топаз, последнюю память о человеке, который, как оказалось, дал мне жизнь.