— Еще? — тут же отреагировал Митяй, дернувшись к столу.

— Наливай!

— Вот! — поднял палец Кабан. — Все пьют.

— Все пьют, да не все выпивают, — промурлыкал себе под нос Митяй. — Давай, эта, мужики, за нас с вами, за хрен с ними. И чтобы у нас, эта, все было и ничего нам за это не было. Не ради пьянства окаянного…

— Ты на следующие тосты оставь! — попросил Кабан.

— Короче — дернули!

— Ваше здоровье! — отозвался отец Димитрий.

Кабан, опрокидывая стакан, широко раскрыл рот и захватил плавающий в водке березовый листок. Закряхтели, зашмыгали носом, захрустели яблоками. Уже подкатывалось опьянение, накрывало волной. Растекалась по телу лень. И даже Митяй порастерял свою судорожную расторопность.

— Хунька этот иконой интересовался? — спросил отец Димитрий, дождавшись, когда собутыльники отжуют закуску.

— Кто знает, — пожал плечами Кабан, снова наполняя стаканы.

Он за все время лишь несколько раз глянул на отца Димитрия. Предпочитал не смотреть на собеседника. В отличие от Митяя, который имел привычку во время разговора елозить взглядом по лицу — как будто приценивался, решал: подходит или не подходит?

— Хунька, эта, в церковь-то ходит. Ну а кто не ходит? Все в рай хотят.

— В рай? — осклабился отец Димитрий.

— Ладно, ладно! Не начинай. Знаем. Все как свиньи живем.

— В России всегда так, — покачал головой Кабан, глядя в даль. — Самая скотская страна.

— Чего несешь-то? — Митяй вскочил, встал напротив. — Что тебе не нравится?

— Все мне не нравится. Сколько тебе?

— В смысле?

— Лет сколько, Митяй?

— Тридцать шесть.

— На. — Кабан протянул стакан.

Снова выпили. Отец Димитрий откинулся назад, прислонившись к стволу березы. Изогнутые тонкие ветки нависали над столом, листья медленно колыхались, напоминая рыбок, запутавшихся в водорослях. Разрывы в облаках ширились. Припекало, как летом.

— В твои тридцать шесть ты что видел, кроме пьянки? — продолжил мысль Кабан, хрустя яблоком.

— Что я видел, не твое дело, — рассердился Митяй. — Ты мне кто, чтобы допрашивать? Эта, проповедник нашелся. Вон он сидит, жизни не учит, а тебя кто за язык дергает? Сам-то много видел?

— Я воевал. У меня орден Красной звезды.

— И что толку? Я со школы сбежал, ты, эта, летное окончил. А все одно: сидим тут и водяру жрем. Что, не прав?

— Почему так, отец Димитрий? — повернулся Кабан, впервые прямо взглянув на собеседника.

В глазах у него стояли слезы, то ли от водки, то ли от обиды. Отец Димитрий оторвался от созерцания листьев. Алкоголики замерли напротив: Кабан с налитым кровью лицом и Митяй с пустым стаканом в руках. Оба ждали.

— Пока цели нет, будете водку жрать, — сказал отец Димитрий.

— Нефть, газ — все есть. А сытой жизни нету, — пожаловался Митяй.

— Сытая жизнь — не цель.

— Мне бы хватило, — заявил Кабан.

— Не хватило бы. Снова оказался бы здесь, за этим столом, вот с этой бутылкой.

— А прав он, эта! — неожиданно поддержал Митяй. — Тебе сколько бабла ни дай, все пропьешь.

— А тебе — нет? — огрызнулся Кабан.