Основным выразителем этой идеологии называли Глеба Павловского, некогда близкого к Кремлю главу Фонда эффективной политики. Как известно, именно Павловскому принадлежит самая громкая публикация подобного рода: результаты exit polls, напечатанные в день думских и президентских выборов 2000 года. Подобные публикации запрещены законом — но Павловский утверждал, что выкладывание на интернет-сервер, расположенный за рубежом, не является публикацией в России, а Интернет по российскому законодательству вообще не является СМИ.

Нетрудно видеть, что эта аргументация во многом совпадает с доводами российских борцов с копирайтом и сторонников анархической идеологии Интернета. Это, кстати, не единственное совпадение во взглядах прокремлевского Павловского и радикальных контркультурщиков вроде Миши Вербицкого: для тех и других Сеть — инструмент политической борьбы и должна быть использована для изменения «real life». Надо сказать, что политический Интернет не ограничивался только использованием Сети в качестве зоны провокации: перед выборами были и сайты партий и кандидатов, и многочисленные онлайн-издания, которые создавались в надежде, что они будут куплены представителями той или иной политической силы.

Идеологии Интернета как клуба, как хранилища или зоны анархии были хронологически первыми. Их изначально объединял некий утопизм и вера в то, что модель «бескорыстного сотрудничества» в Интернете окажется жизнеспособной. Сегодня, однако, вопрос, заданный Дмитрием Маниным в его статье 1997 года «Задушит ли коммерция утопию?», не выглядит столь вызывающим: коммерция и утопия бок о бок, и для каждой из трех моделей есть способы делать их если и не коммерчески выгодными, то хотя бы не убыточными. Прежде всего это сотрудничество с теми, для кого Интернет стал еще одной точкой приложения коммерческих талантов.

Идеология коммерческого Интернета, о которой заговорили в конце девяностых, предлагала много моделей — Интернет как рекламная площадка, Интернет как место расположения магазинов или аукционов. Впрочем, до падения NASDAQ самой популярной была модель Интернета как пространства, где можно продавать ожидания, — большие деньги вкладывались в Рунет в надежде на последующий выход на фондовый рынок и капитализацию.

Нетрудно видеть, что эта модель родственна модели предвыборного Интернета. Любопытно, что обе эти модели свернулись почти одновременно — в марте 2000 года, когда был избран Владимир Путин и сильно упал NASDAQ. Банкротство многих проектов осенью того же года стало наглядным доказательством малой жизнеспособности этой модели — возможно, поэтому 2004 год почти не породил сделанных под выборы онлайн-проектов.

Впрочем, если в Интернете нельзя продавать ожидания, то по-прежнему можно продавать товары или рекламу, поэтому модель большого магазина (или, наоборот, маленького и специализированного) и модель рекламной площадки остаются главными для идеологии коммерческого Интернета. Самыми эффективными, как всегда, оказываются сайты, совмещающие несколько моделей сразу скажем, промосайт, одновременно функционирующий как небольшой магазин (хорошим примером является сайт фильма «Брат 2»).

И наконец, хочется сказать о той идеологии, которую чаще всего забывают аналитики — хотя ее приверженцев уже сегодня больше, чем сторонников всех остальных идеологий, вместе взятых. Для миллионов российских пользователей Интернет стал повседневной вещью, чем-то вроде гибрида телефона и телевизора. Через него можно общаться, узнавать новости и заказывать товары. Бытовые приборы не требуют от своих пользователей рефлексии, и телезритель ничего не знает о Маршалле Маклюэне.