«Хорошо. Не приходите. Я понимаю. Если для тебя с Лео это важно… Но позволь мне сказать, я сочувствую вам. Это была бы хорошая возможность для твоего мужа. Я не стану говорить, что организовала ужин специально для него, но это почти так. Знаешь, славы медицинского светила недостаточно. Недостаточно вести в газетах колонки, которые, на мой вкус, немножко банальны. Нужно поддерживать общение». (Рита никогда не употребляла слово «связи», еще реже — «дружба».)

«Я полагаю, что знакомство с венгерским посланником открыло бы перед ним новые перспективы. Он мог бы, например, поехать в Будапешт и организовать там несколько конференций. Это серьезное дело. Могло бы изменить человеку карьеру».

Вот в чем Рита была поистине сильна: вызывать чувство вины. Повесить на тебя все свои несчастья и беды. Заставить чувствовать себя виноватым из-за твоего предполагаемого нежелания прийти на помощь. Попытаться убедить тебя (с самым наглым выражением на лице!), что это именно она старается сделать тебе добро, несмотря на то, что ты перед ней в долгу. Изобразить из себя бескорыстную благодетельницу. Кроме всего прочего, Рахиль не выносила ее недоверия к людям. Подозрительность Риты была безгранична. И даже Рахиль, пришедшая из мира, в котором царствовало недоверие к ближнему своему, не понимала, как женщина с воспитанием Риты может быть такой опасливой. Рита жила в постоянном страхе, что ее кто-то надует.

Был еще один случай, когда Рахиль согласилась пойти с Ритой за покупками. Был январь период скидок. Ужасная история. Рита в очередной раз повела себя в своем духе. «Насколько я помню, — сказала она одному из продавцов, — эти туфли шли по той же самой цене и в прошлом месяце, до скидок!»

«Это дело принципа, — стала оправдываться Рита, почувствовав затаенное раздражение Рахили. — Не выношу, когда эти люди пытаются меня надуть».

Она исходила из убеждения, что страна, в которой ей довелось родиться, и город, в котором она жила, были символом всякой грязи и жульничества.

Можно было подумать, что отстаивание принципов стало для нее способом защитить себя от всей той несправедливости и насилия, которые преследовали ее с самого рождения.

Рахиль казалось, что недоверчивость Риты по отношению к ближнему совсем не вязалась с сентиментальными нотками, которые начинали звучать в ее голосе, когда она заводила свои политические речи о «народе». Как будто из понятия «народ» исключалось огромное количество людей, которых Рита презирала, вроде официантов или торговцев обувью. Для нее «народ» был абстрактным понятием, возведенным в идеал, далеким от реального земного воплощения, часто подлого и вонючего.

«Ну почему она всегда говорит с таким пиететом о народе вообще и так дурно об отдельно взятых людях?!» — спрашивала измученная долгими ужинами в компании Альбертацци Рахиль у своего мужа.

«Потому что она коммунистка», — всякий раз отвечал Лео.

В конце концов Рахиль ради любви к Лео и благодаря присущему ей смирению, которое призывало ее любить все то, что любит он, и желать того же, чего он желает, привязалась даже к Рите и к ее педантичному супругу. Руководствуясь больше терпением, чем уважением, пониманием, чем симпатией, она стала считать друзей мужа одной из тех надежных привычек, которые связывают любую буржуазную семью. Не найдя в этой паре каких-то особенных достоинств, Рахиль научилась переносить недостатки каждого из них.