Несколько позже, уже в Кишиневе, поэт побывал в остроге, где видел Тараса Кирилова — «разбойника», а по существу, народного мстителя. Встреча эта напомнила о двух братьях, бежавших на волю. Тогда же поэт набросал первый план будущей поэмы.
Известно, что и поэма «Цыганы» была написана на основе личных впечатлений. Поэт кочевал с цыганским табором по Бессарабии, влюбился в черноокую Земфиру, дочь булибаши — старосты цыган. Кончилась эта любовная история тем, что юная красавица бежала из табора с молодым цыганом. Покинутый, как и его Але-ко, поэт помчался было в погоню, но цыганки и след простыл.
А биография Сильвио? Разве его жизнь не напоминает кишиневскую жизнь И. П. Липранди: веселое общество, холостяцкие пирушки, карточная игра? К нему вполне относятся слова Пушкина, писавшего о своем герое Сильвио, что какая-то таинственность окружала его судьбу; он казался русским, а носил иностранное имя. Никто не знал причины, побудившей его выйти в отставку и поселиться в бедном местечке, где жил он и бедно, и расточительно, держал открытый стол для всех офицеров. Никто не знал источника его доходов. У него была неплохая библиотека, и он охотно давал читать книги, как Липранди давал их самому Пушкину.
Схож с прототипом и сам образ рассказчика— подполковника И. Л. П. (можно предположить, что это переставленные инициалы И. П. Липранди).
Что касается дуэли Сильвио и графа Б., то она, как мы знаем, почти доподлинно скопирована с поединка самого Пушкина и офицера Зубова.
А конец пушкинского бретера? Был убит под Ску-лянами, где предводительствовал отрядом гетеристов. Чью же судьбу изобразил поэт в этом случае? Ведь известно, что И. П. Липранди, хотя и просил разрешить ему сражаться вместе с греками, получил отказ. Однако и здесь Пушкин следовал за известными ему фактами, правда, относящимися к судьбе другого человека. Под Скулянами, как узнал поэт, погиб также его лицейский товарищ С.-Ф. Броглио.
Что касается Кирджали, то о нем упоминают Леке и Липранди. Значит, поэт и в этом случае изобразил подлинное лицо, о котором слышал от сослуживцев, а также от ветеранов похода Ипсиланти или с которыми лично встречался сам. Вероятность такой встречи не исключает, например, Б. А. Трубецкой, автор обширного исследования «Пушкин в Молдавии». «Может быть, — пишет он, — поэт присутствовал и при выдаче его туркам…» А это значит, что этот эпизод в повести «Кирджали» носит документальный характер. И Пушкин видел у ворот острога почтовую каруцу, окруженную толпой любопытных горожан, видел, как полицейские и солдаты вывели скованного Кирджали. Он показался поэту лет тридцати. Черты смуглого лица его были правильны и суровы. Он был высокого роста, широкоплеч, необыкновенной физической силы. Пестрая чалма наискось покрывала его голову, широкий пояс обхватывал тонкую поясницу; доломан из толстого синего сукна, широкие складки длинной рубахи навыпуск и красивые туфли составляли остальной его наряд. Вид его был горд и спокоен.
Разве не звучат как свидетельство очевидца тогда же написанные пушкинские строки:
Поэт запомнил эту встречу с грозным мстителем— одним из «известнейших клефтов», то есть греческих партизан. Впрочем, разве Кирджали был грек? Липранди пишет о нем как о болгарине родом из окрестности Охриды. А это значит, что герой Пушкина был самым настоящим гайдуком — так называли в Болгарии борцов против турецких поработителей. Не один год воевал Кирджали с ними, нападал на торговцев, на поместья бояр, а награбленное возвращал крестьянам.
Недалеко от древнего болгарского города Мелника есть старая водяная мельница. Возле нее нетрудно отыскать надгробную плиту. И хотя камень зарос мхом и покрыт плесенью, можно разобрать слова стершейся надписи. Она говорит об отважном гайдуке Донно, погибшем в бою с турецкими аскерами.
Таких примет немало встретишь на дорогах Болгарии. |