Но Э. По не ограничился только предупреждением о том, что не следует отождествлять историю прототипа с судьбой героини его рассказа. Он попытался, насколько это было тогда возможно, внести поправки в последнюю часть публикуемого рассказа, каждая из которых предусматривает возможность смерти Мари Роже в гостинице мадам Делюк (литературного аналога миссис Лосс).

Позже, готовя издание сборника своих новелл, Э. По прошелся по всему рассказу «Тайна Мари Роже» и внес еще ряд поправок того же свойства. В общей сложности их было сделано пятнадцать.

Кроме того, в авторской сноске, помещенной в этом издании, Э. По сделал подстрочные замечания, которые ранее отсутствовали. Из них явствовало, что автор якобы знал истину с самого начала и следовал основным фактам подлинного убийства Мэри Роджерс. Но вместе с тем признавал, что многое из того, чем он сумел бы воспользоваться по-своему, случись ему побывать на месте и ознакомиться с обстановкой лично, оказалось упущенным.

Делая эти оговорки, Э. По, однако, продолжал утверждать, что его попытка раскрыть реальное убийство при помощи одних лишь газетных отчетов увенчалась успехом. Это утверждение послужило толчком к тому, что рассказ оброс значительным количеством литературы. Одни твердят, что Э. По раскрыл убийство, другие — что не раскрыл, некоторые предлагают новые версии. Сравнительно недавно была высказана совсем смехотворная мысль, будто убийца — сам писатель. Это превосходно показывает, иронизирует Дж. Уолш, до чего довела «Мари Роже» тех, кто пытался проникнуть в ее тайну. А таких было немало.

Еще при жизни писателя появились, как правило, дешевые, рассчитанные на обывателя, душещипательные сочинения, излагавшие трагическую судьбу нью-йоркской девушки. Образ ее ожил на страницах романа Дж. Ингрэма «Прекрасная табачница». Через несколько лет, уже после смерти Э. По в 1849 году, ее история послужила основой для романа Эндрю Дж. Дэвиса «Рассказы доктора». А еще позже, лет сорок спустя, когда Дж. Ингрэм — первый биограф Э. По — работал над его жизнеописанием, он неожиданно для всех обронил фразу: «Имя морского офицера, убившего девушку, было Спенсер». Никаких ссылок на источники, никаких комментариев при этом он не сделал. Однако, тем самым возвращаясь к версии, как будто уже опровергнутой, он вновь пробудил интерес к ней.

Впрочем, до некоего Уильяма К. Уимсэтта никто всерьез не пытался пойти по этому следу. Свой розыск, предпринятый через сто лет после трагедии, литературовед начал с поисков офицера по имени Спенсер. Скрупулезно изучив отчеты в архивах американского флота, он пришел к такому выводу: «Без подтверждения слова Ингрэма ничего не доказывают». Однако добавлял, что был лишь один офицер-моряк по имени Спенсер, который мог бы оказаться «причастным». А вообще в те годы на флоте числились два Спенсера. Один находился в Огайо и, следовательно, отпадал. Другой жил в Нью-Йорке. В 1841 году ему было 48 лет.

В 1837–1838 годах он находился «в отпуске», а в 1841-м — «ждал назначения». В декабре 1843 года капитан Уильям А. Спенсер — таково его полное имя — вышел в отставку. Проведенные расследования показали, что он не мог иметь какого-либо отношения к нашумевшему делу. Тем не менее поиски Спенсера— того, кто мог быть причастным так или иначе к давним событиям, — оказались все же ненапрасными.

От Уильяма А. Спенсера ниточка привела к сыну тогдашнего военного министра Дж. К. Спенсера— брата Уильяма. Молодого человека звали Филип Спенсер. Он числился гардемарином и плавал на бриге «Сомерс». Неожиданно разразился скандал: сын военного министра был повешен прямо в море за попытку поднять на корабле мятеж. Дело получило широкую огласку: газеты раструбили о нем на всю страну, вызвав сильное возбуждение общественности.