Она выпущена в конце мая. Лариса же приобрела бутылку из июньской партии. Мы почему-то дали сведения только на майскую партию. Но ведь могла быть отравлена бутылка Ларисы, так? Возможно, надо будет проверять как раз июньскую партию!
— Вот черт! — вырвалось у Агеева. — Почему вы не подумали об этом раньше? — Он покачал головой, махнул рукой. — Впрочем, я тоже мог бы пошевелить мозгами…
— В общем, будете в Южноморске, загляните в свой сейф, где вещдоки по делу.
— Хорошо. Я тут же сообщу вам, чья бутылка была с ядом, Ларисы или Льва Митрофановича.
— Будем надеяться, что отравлена майская, — невесело улыбнулась Карапетян. — А то меня разорвут на куски… Опять проверять тысячи и тысячи бутылок в десятках магазинах! А сколько разошлось по покупателям!..
Вернувшись в Южноморск, Агеев заглянул ко мне и рассказал о ходе следствия. Я попросил его зайти снова после того, как он встретится с Лещенко. Что Агеев и сделал.
Когда он появился в моем кабинете, по его задумчивому, растерянному виду я понял: что-то произошло.
— Новая загадка, — ответил Виктор Сергеевич на мой вопросительный взгляд.
— Обе бутылки с горилкой — из одной партии. Из июньской.
— Это точно? — спросил я.
— Абсолютно! Я уже связался с Карапетян. Она — с магазином и базой. Проверили накладные… Лещенко не мог купить июньскую горилку!
— Может, он что-то напутал?
— Да нет. Дело было так. В двенадцать у него начался обеденный перерыв. Он сбегал домой, накормил дочь. Затем по пути на работу зашел в магазин. Купил горилку. Его показания подтверждаются показаниями продавщицы…
— Да, здесь ошибки быть не может, — согласился я. — Куда он дел бутылку после покупки?
— Взял с собой на работу. Возвращаться домой было некогда. Нес он её в авоське, завернув в газету. На заводе положил в холодильник на своем рабочем месте. В четыре часа Лещенко покинул завод, прихватив горилку с собой. Дома тоже поставил в холодильник… А на следующий день положил уже в чемодан…
— Вы проследили путь второй бутылки, которую купила Лариса?
— Она говорит, что купила горилку, идя с работы. Никуда больше на заходила.
— Значит, обе бутылки попали к Лещенко домой почти одновременно.
— Верно. Но одна — Левина — три часа находилась на заводе… Вот тут с ней, видимо, и произошла непонятная метаморфоза. Из майской она превратилась в июньскую…
— А почему именно на заводе? Дома она пролежала почти сутки… У них никто не был в это время? Может, друзья, знакомые заходили?
— Лев Митрофанович говорит, что никого не было. Правда, он отлучался утром в субботу. Прощался с братом… Вот такая закавыка, Захар Петрович.
— А может, как раз не загадка, а разгадка? — заметил я. — Но почему вы только сейчас докопались, что бутылка не та?
Агеев сокрушенно развел руками.
— Мне и в голову не пришло, что дата выпуска может иметь такое значение!
— И все же ещё раз проверьте в Шостке. Не исключено, что на заводе произошла путаница с этикетками… Помню, когда я ещё работал в Зорянске, наша местная газета вышла с датой… на год вперед. Обыкновенная опечатка. А ведь оттиск читали корректор, выпускающий и редактор. И проворонили…
— Проверю, — уныло кивнул следователь.
— Ну а как насчет того, что Майя дочь Лебедева? Лещенко знает?
— Насколько я понял, даже не догадывается. Я, естественно, намекать не стал. |