— О боже, — простонала я, — ты…господи, неужели ты убил ее?

Перед глазами возникла жуткая картина, как его призраки в черных плащах выносят из дома мертвую обнаженную девушку. Николас прошел мимо меня, налил виски в бокал и сделал глоток.

— Пока нет. Я еще не решил, как поступлю с ней.

В уголках его губ спряталась улыбка, а мне захотелось закричать от ужаса.

— Отпусти ее. Она очень молоденькая. Зачем ты так? В чем она могла провиниться, она почти ребенок?

Николас прищурился и внимательно посмотрел на меня:

— Ребенок? Ей семнадцать, ты была всего на год старше, когда я познал тебя. О, ты была атнють не ребенком. Очень горячая, податливая…Отпустить? Чего ради?

Мною овладело отчаяние, я должна была что-то сделать. Убедить его, что-то сказать. От одной мысли, что он мог делать с этой девочкой, у меня кровь стыла в жилах.

— Ради…не знаю. Скажи, ради чего ты мог бы сжалиться над ней.

— О, это гораздо интересней. Я люблю ставки. Высокие ставки. Как интересно ты сказала — сжалиться? А тебе не приходил в голову, что возможно ей хорошо? И она кричит от наслаждения, когда я прикасаюсь к ней? Когда пью ее кровь в момент неистового оргазма…об этом ты думала, Марианна?

Он обошел вокруг меня, а я закусила губу и едва сдерживалась, чтобы не броситься прочь из спальни. Вместо дикого ужаса я вдруг резко почувствовала как меня, словно паутиной, опутывает его дьявольское обаяние, сексуальный магнетизм, власть этого голоса.

— Ради чего? Например, ради того чтобы ты заняла ее место. Я голодал долгих четыре месяца без ласки, без женского тела, без секса.

Ник остановился позади меня и убрал волосы с моего затылка.

— Вампиры очень чувственные хищники. Для нас физическая близость значит гораздо больше, чем для людей. Это необходимая разрядка. Как и пить кровь. А я люблю совмещать и то и другое. Ты придешь в мою постель, Марианна? Дашь мне прокусить вот эту тонкую венку на твоем горле и пить тебя, когда ты извиваешься подо мной? Вместо нее…

Его пальцы коснулись моего горла и у меня задрожали колени. К ужасу примешивалось странное, мощное чувство дикого возбуждения. То, как он говорил это…его голос. Он проникал под кожу. Я задрожала от презрения к себе и к нему. Еще никогда я не испытывала такого резкого контраста ненависти и безумного желания, вопреки всем доводам рассудка.

— Ну, так как…ты готова на честный обмен? Стать моей сексуальной рабыней вместо той девушки? Или все же твое презрение ко мне сильнее благородных порывов?

Почему то я хотела представить себе как он связывает несчастную, как бьет ее и насилует и содрогнулась…потому что вместо нее я видела себя со связанными руками и закрытыми глазами, и я вдруг поняла, что возбуждаюсь еще больше, представляя как беспомощно извиваюсь в его жестоких руках. Острое запретное удовольствие, порочное и грязное.

— Ну… я жду. Твой выбор. Твои ставки.

— Я согласна…, - выдохнула, содрогаясь всем телом, — отпусти ее.

Внезапно он исчез, точнее я перестала чувствовать его присутствие у себя за спиной. Распахнула глаза — Николас Мокану смеялся, беззвучно. Им овладело дьявольское веселье, он наполнил бокал до краев и залпом осушил, а потом вдруг сказал:

— Мила попросилась домой. Она полгода работала без выходных, чтобы выплатить кредит за квартиру своих родителей.