И двенадцать лет назад, будучи уже лейтенантом в кампании Лоренцо Страшного, решил, что хватит.

Вернулся в родной Ринбург, купил дом и женился. Но тихая жизнь не сложилась – торговля не пошла, жена умерла при родах. И Альбрехт Шор снова взял в руки оружие, чтобы защищать от разбойников и лиходеев город, где появился на свет и где ему, скорее всего, предстояло умереть.

За годы его капитанства в Ринбурге сделалось тише, бандиты и воры присмирели, и даже нищие потеряли толику наглости. А Альбрехт привык, втянулся в работу стражника и даже полюбил ее.

Он дошел до Дома Толстого Монаха, подмигнул изваянию пухлого францисканца, что было расположено в нише над дверью. Раскланялся с хозяином таверны «У Коричневого Пса», выбравшимся на крыльцо, чтобы вытряхнуть коврик. И по улице Пекарей добрался до площади Великих Бургомистров, откуда в хорошую погоду открывается вид на синий Везер.

Сейчас река пряталась за пологом из снега. Стоявшие полукругом статуи градоначальников выглядели такими белыми, словно их атаковала огромная стая страдающих поносом голубей.

Ветер ударил в лицо, запорошил глаза, захлопали полы плаща. Альбрехт подумал, что в такую погоду ни один преступник на улицу не вылезет и что пора зайти в одну из таверн, выпить стаканчик глинтвейна. Осталось только выбрать в какую, ведь капитану будут рады почти везде…

И в этот момент с улицы Башмачников донесся пронзительный крик.

– Стой, негодяй! – завопил кто-то фальцетом. – Убили! Убили, люди добрые!

– Глинтвейн отменяется, – пробормотал Шор, вытер лицо и скорым шагом направился в сторону кричавшего. Когда повернул на улицу Башмачников, стал виден желтый фонарь над дверью и рядом с ним – круглая вывеска из жести. Изображенный на ней рыцарь держал кружку с пивом, по широкому и довольному лицу ползали блики. Прямо под вывеской прыгал, орал и размахивал руками толстяк в белом фартуке и широких черных штанах. Глаза у него были вытаращены, на упитанной физиономии застыл ужас.

– Тихо, Йохан! – рыкнул Альбрехт, понимая, что в такой ситуации лучше всего помогут громкий голос и уверенные манеры. – Не ори!

– О, капитан! Слава Творцу! – хозяин таверны «Бодрый паладин» всплеснул руками. – Как ты вовремя!

– Это уж точно, – хмыкнул Шор. – Прекращай стонать и рассказывай – кто и кого убил, куда побежал.

– Ну, оборванец… гостя, а потом умчался вон туда, – и пребывавший в откровенном помрачении чувств толстяк Йохан ткнул пальцем в сторону храма Прозревшего Яна.

Альбрехт разглядел следы, прикинул, что они останутся различимыми еще минут пятнадцать, затем их заметет снегом.

– Хорошо, – сказал он. – Веди меня внутрь. Гляну на тело. И чего это во время праздника людям по святилищам не сидится?

Раздраженно дернув головой, он вслед за Йоханом взошел на крыльцо «Бодрого паладина».

Внутри было тепло и тихо. Потрескивал огонь в большом очаге, с кухни долетали вкусные запахи жареного лука, острых колбас и жира. А