С перепродажей опиума торгашам помельче и контролем наших собственных курилен Шарль Фаре справлялся просто идеально, но как человек вызывал у меня откровенную неприязнь. Иной раз, узнав об очередной малолетней любовнице этого растлителя, даже чесались руки его оскопить, вот только замены Фаре не было; приходилось терпеть.
Я задумчиво кивнул, хрустнул костяшками пальцев и уточнил:
– Что-то еще?
Дега без промедления выдал:
– К полудню зайдет Юлиус. Надо полагать, родил очередную гениальную идею.
– К бесам его идеи, – поморщился я.
Старшину работавших от нас нищих постоянно что-то не устраивало, и он вечно пытался выбить из меня какие-то послабления. Получая очередной отлуп, на какое-то время успокаивался, но вскоре вновь принимался за старое.
– Еще Вероника просила выделить сто крон на ремонт борделя.
– Пусть оставляет из выручки. Возврат поставь на лето подекадно равными платежами.
– Боюсь, ее такие условия не устроят.
– Других не будет.
– Хорошо, передам. – Помощник перевернул лист, сделал очередную пометку и вздохнул: – Теперь о неприятном. В пахартском квартале какие-то залетные ухари начали трясти торгашей.
– Много натрясли?
– Вы ж знаете этих язычников, слова из них не вытянешь! – фыркнул Дега.
– Что Эл Руш?
– Еще на той декаде приболел, а его люди только руками разводят. Послать туда Хмурого?
– Нет, – решил я. – Вызови его, сам переговорю.
– Как скажете, – произнес помощник с едва уловимым раздражением.
Хмурый – главарь ходившей подо мной шайки головорезов, знал себе цену и не раз осаживал желавшего покомандовать им Клааса.
– Надеюсь, это все?
– Все, – подтвердил Дега и закрыл планшет.
– Вот и замечательно.
И я закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.
Утомил.
Вино было моей слабостью.
Вино и красивые женщины, но жизнь научила не смешивать одно с другим.
В ресторации я первым делом отправился в натопленную бендешку, сполоснулся в лохани с горячей водой и, переодевшись в чистое, поднялся в рабочий кабинет.
– За Хмурым уже послали? – спросил дожидавшегося меня в приемной Клааса.
Обретался Хмурый со своей шайкой на застроенной трущобами окраине, в пресловутой Акульей пасти, куда стражники заходили только от большой нужды и числом никак не менее дюжины, и все бы ничего, но путь туда был очень уж неблизким.
– Отправил мальчонку, – подтвердил Дега.
– Отлично, – кивнул я. – Шарль подошел?
– Нет пока.
– Тогда неси отчетность, подобьем цифры.
– Я могу сам…
– Неси!
Сверка ежедекадной отчетности – дело небыстрое. Пусть доходы и расходы загодя просчитаны счетоводами, но всякий раз возникало множество неувязок, и приходилось самолично рыться в долговых расписках, векселях, актах взаимозачетов и платежных ведомостях.
Я это занятие не любил. За всякой строчкой скрывалось какое-то преступление, за каждой кроной стояли боль и страх, чье-то несостоявшееся будущее. Утешала лишь мысль, что в гроссбухах налоговой канцелярии королевского казначейства поломанных судеб куда как больше. И все равно – не любил.
Поэтому, когда с подсчетами было покончено, я с нескрываемым облегчением перевел дух и приказал Клаасу:
– Тащи жаровню.
Помощник сдвинул картуз на затылок и предложил:
– Не проще в кочегарке спалить?
– Не проще, – отрезал я. |