Не долей в банке единой… Пьеро должным образом оценил устроенное для него «представление», когда сперва на его «христианские добродетели» пыталась воздействовать королева Хуана, а потом, используя уже доводы разума, вступила младшая сестра этого змея в железной короне, Лукреция. Будучи из рода Медичи, Пьеро не уловлялся на подобное, но качество разыгрываемого оценил. И согласился с немалой частью высказанных Борджиа пожеланий, понимая, что в какой-то мере и они смогут пойти на пользу не Медичи-банкирам, а Медичи-правителям. Последнее, конечно, было более важным. Уж вкусить всю прелесть власти монарха за последние годы Пьеро сумел вволю. Вкусить и хотеть ещё больше, расширяя влияние и силу герцогства.

Напоследок же от уже обновлённого банка требовалось проявлять пристальное внимание не столько в выдаче займов королям. Герцогам, епископам и иным крупным землевладельцам, сколько к попыткам влезть вдела кораблестроителей, оружейников, добытчикам руды, владельцам сталеплавилен и прочего. Оно и неудивительно, учитывая повышенный интерес Борджиа к мастерам разного рода, создающим важные для любого королевства вещи. Прибыль с этого не ожидалась слишком большой, но и в убыток себе банк не будет работать.

Но сейчас… когда прямо из объятий трёх нимф да самым грубым манером! И не кто-то, а собственный родной брат Джованни, кардинал, с некоторых пор ставший связью, и постоянной, между Святым Престолом и Форенцией. Кому же ещё, как не родной крови, доверить самые важные дела там, в средоточии всего христианского мира, а заодно цитадели всего рода Борджиа. Не в Перуджу же ехать, которая только на словах была столицей Италии!

- А другого времени ты найти не мог? - тяжко вздохнул Пьеро, облачаясь в подвернувшуюся простыню на манер древнеримской тоги. Девушки же и вовсе не утруждали себя, оставаясь в первозданной наготе и бесспорной красоте своей. – Неужели наш коронованный друг одержал очередную победу, сравнимую с битвой у Подгорицы, да ещё столь быстро после случившейся?

- Савонарола… мёртв. Отравлен! – выдавил из себя запыхавшийся Джованни, давно отвыкший быстро бегать, но явно недавно несшийся по коридорам дворца Медичи. – Во время проповеди. На глазах у своей паствы. Быстрая смерть, но мучительная. Уже обвиняют Борджиа и особенно Чезаре, «аптекаря сатаны».

- Горячечный бред, - раздражённо отмахнулся герцог и от слов брата и от полезшей было рукой куда не надо красотки. – В Риме отвели ему жизни до конца Крестового похода, раньше его убивать нет смысла, нет выгоды. Кем тогда пугать добрых христиан? Одного Крамера мало, а Торквемада далеко.

- Но Савонарола мёртв и это факт, - продолжающий тяжело дышать Джованни плюхнулся в кресло и чуть ли не растёкся в нём. – Теперь в Ливорно может произойти что угодно. А что угодно тебе, брат? Всем нам, Медичи?

- Вернуть Ливорно и остальное. Но вот как и когда… Я не знаю, Джованни! Может, как только мы двинем войска на Ливорно, этим воспользуются враги, чтобы добраться до Борджиа. А ты хочешь поссориться с понтификом или тем более Чезаре?

Джованни нервно дёрнулся. Одна мысль о подобном вызывала у кардинала, знавшего обоих Борджиа, но особенно младшего, очень даже неплохо, самые печальные мысли. Ссориться ни с одним из этой семейки Медичи не хотел. Совсем!

- Снова в Рим?

- Туда, Джованни. А я буду собирать войска на границе как с Генуей, так и с «Царством Божьим» этого безумца, уже мёртвого, гори он в аду, выродок богомерзкий!

- Что я должен сделать, чего добиться и с кем лучше разговаривать?

- С Его Святейшеством первей всего. Савонарола еретик, отлучённый и преданный анафеме.