— Одиннадцать дней назад первый вылет был.

— А, ну тогда понятно, в то время мне действительно не до новостей было… Подождите, если три дня как вас сбили, почему вы тогда тут, а не пробираетесь к нашим? А поиски? Вас же должны искать?.. Блин, так и на мою стоянку могут наткнуться.

— Не могут. Нас дальше сбили, потом непогода… Всю ночь шли и тут укрылись. Они думали, что мы вниз по реке ушли, а мы вверх поднялись, возвращаясь к Берлину. Штурману осколок в ногу попал, в ране находится, и вытащить не можем, орет. Рана гноиться начала. Не транспортабельный он, еле донесли. Десять километров по очереди на закорках тащили.

— Ну, вы, блин, даете, — почесал парнишка висок стволом пистолета и, как будто только сейчас увидев его у себя в руках, убрал его за пояс.

— Сейчас аптечку из самолета возьму и сходим, посмотрим вашего раненого, может, чем помогу… Смелый, ко мне! Ко мне, я сказал!

— Что скажешь? — спросил Ефимов, поглядывая вслед парнишке, который, на ходу подзывая щенка, возвращался к самолету.

— Похоже, не врет явно и из наших он. Лицо что-то мне его знакомо, надо уточнить. Может, встречались где…

Когда паренек вернулся, в руках у него был тряпичный узел, а на плече висела санитарная сумка с красным крестом. Щенок бежал рядом.

— Тут еда, немного, но думаю, вы и этому будете рады. Идем, посмотрим на вашего раненого.

— А самолет? — спросил Ефимов.

— Да куда он денется? — отмахнулся тот. — Потом под деревья откачу и замаскирую.

— Один?

— А что такого? Если хвостом мотать туда-сюда и тянуть, то назад катится, вперед вот трудно, я бы даже сказал невозможно. Одному. Если людей больше, то не трудно.

Объяснение было несколько сумбурным, но летчики его поняли. В лагере паренек, осмотрев рану и неопределенно похмыкав, достал из сумки герметичный пакет и, вскрыв его, извлек шприц. Ввел в него какую-то прозрачную жидкость и стал готовить место для укола.

— Это что? — остановил руку Лешего Колясьев.

— Морфий, иначе ваш парень может помереть от болевого шока. Я не медик, но вижу, ранение серьезное. Тем более элементы комбеза и формы в ране, отчего и загноение идет. Вовремя успели, гангрена еще не началась.

Паренек сделал укол и убрал шприц обратно в пакет и сумку. А потом стал расспрашивать подробности их прыжка, и как уходили от возможной погони. Изредка он трогал рану, а когда штурман перестал реагировать на эти касания, одним движением ухватив крепкими пальцами торчащий осколок, выдернул его, тут же закрыв рану тампоном. После чего стал чистить ее от мусора. Наконец он перевязал рану и, устало вытерев пот на лбу, сказал:

— В первый раз такую операцию провожу.

— Спасибо тебе. От всего сердца спасибо, — посмотрев на розовеющее лицо штурмана, который был без сознания, сказал капитан.

— Да сочтемся, свои же люди.

— Слушай, вот лицо мне твое знакомо, а не могу припомнить, где встречались.

Паренек тоже посмотрел в лицо капитана и задумался на пару секунд. После чего к нему явно пришло озарение, и он щелкнул пальцами:

— Вспомнил. В марте в Кремле на награждении. Вам там орден Ленина вручили, мне Знамя.

— Точно, у тебя Звезда Героя была. Я еще удивился, за что ты ее получил.

— Генерала в плен взяли. Моя группа. В октябре сорок первого — может, слышали?

— Еще бы, — охнул капитан. — Об этом случае все слышали.