— А как же я его найду?

— И этого не скажу. И не потому, что не хочу, а просто не сумею.

Я попросил его объяснить то, что я увидел, находясь в доме. Дон Хуан засмеялся и изобразил, как я вцепился ему в ногу.

— Гуахо подтвердил, что ты ему нужен. В очередной раз показал свое благорасположение.

— А его лицо?

— Оно знакомо тебе потому, что ты его уже видел. Возможно, это лицо твоей смерти. А испугался ты по собственной глупости. Хорошо, что я был рядом и успел тебя стукнуть, а то бы тебе не поздоровилось. Чтобы противостоять гуахо, надо быть настоящим воином, иначе гуахо рассвирепеет и уничтожит тебя.

Наутро дон Хуан отговорил меня возвращаться в Лос-Анджелес. Вероятно, ему показалось, что я не совсем пришел в себя, и он посоветовал для восстановления сил посидеть дома, лицом на юго-восток. Сам сел слева, протянул блокнот и сказал:

— На этот раз ты связал меня по рукам и ногам. Я вынужден не только сидеть с тобой, но и разговаривать. В сумерки отведу тебя к воде, — продолжал он. — Ты еще не окреп, сегодня тебе нельзя оставаться одному.

Его озабоченность меня встревожила.

— Я сделал что-то не так? — спросил я.

— Потревожил гуахо.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Сегодня нельзя говорить о гуахо, поговорим о чем-нибудь другом.

Разговаривать не хотелось — меня охватила непонятная тревога. Дону Хуану мое состояние показалось забавным.

— Только не уверяй меня, что тебе нечего сказать, — со смехом произнес он.

Его веселость меня успокоила, и я тут же вернулся к размышлениям о гуахо. Лицо было знакомым, хотя я никогда не видел его раньше. В чем дело? Едва я начинал думать о лице, как меня отвлекали самые разные мысли, словно какая-то часть моего сознания знала секрет, но противилась тому, чтобы он раскрылся. Воспоминание о знакомом лице было настолько мучительным, что я впал в меланхолию. К тому же дон Хуан сказал, что это, возможно, лицо моей смерти.

— Дон Хуан, что такое смерть? — выпалил я после долгих раздумий.

— Не знаю, — улыбнувшись, ответил он.

— У каждого человека есть какое-то представление о смерти. Я хотел бы узнать о твоем.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

В багажнике у меня лежала «Тибетская книга мертвых», и я решил воспользоваться ею для беседы о смерти. Я сказал дону Хуану, что почитаю ему, и хотел встать, но он не разрешил мне двигаться и сам сходил за книгой.

— Нет хуже времени для колдунов, чем утро, — сказал он, объясняя, почему я должен сидеть дома. — Ты слишком слаб, чтобы выходить наружу; а здесь защищен. Если выйдешь, может случиться несчастье. Гуахо убьет тебя, а после твое тело найдут на дороге или в кустах и скажут, что ты умер таинственным образом или пал жертвой несчастного случая.

Мне не хотелось обсуждать эти слова. Все утро я читал и объяснял дону Хуану «Книгу мертвых». Он слушал внимательно, не перебивая. Мы прервали чтение лишь дважды, когда он выходил за едой и питьем. Вернувшись, тут же попросил продолжить. Кажется, книга его заинтересовала.

Когда я кончил читать, дон Хуан сказал:

— Не понимаю, почему эти люди говорят о смерти так, словно она похожа на жизнь.

— Так они себе ее представляют. Как по-твоему, дон Хуан, тибетцы видят?

— Вряд ли. Когда человек видит, он ничему не придает особого значения. Нет ничего, что было бы для него важнее всего остального. Если бы тибетцы видели, они так бы и написали: ничто не остается прежним. Когда мы видим, ничто не остается таким, каким было.

— Но быть может, люди видят по-разному?

— Конечно.