— Ты должен ее знать.
— Зачем ей тебя убивать?
Он только пожал плечами и ничего не ответил.
Десять дней спустя я снова навестил дона Хуана. Он уже не хромал и бойко повертел лодыжкой, продемонстрировав, что она зажила. Свое быстрое выздоровление он объяснил действием особой повязки.
— Хорошо, что ты здесь, — сказал дон Хуан. — Сегодня мы немного прогуляемся.
Он указал, куда ехать, и мы покатили в какую-то совершенно безлюдную местность. Там я заглушил мотор. Дон Хуан, вытянув ноги, удобно устроился на сиденье, словно собирался вздремнуть. Мне он велел расслабиться и сидеть тихо, объяснив, что до наступления ночи нам нельзя выдавать свое присутствие.
Сумерки — самое опасное время для дела, ради которого мы приехали.
— Что это за дело? — спросил я.
— Мы караулим Каталину.
Когда совсем стемнело, мы выбрались из машины и, стараясь не шуметь, медленно двинулись в заросли чапараля. Слева и справа чернели силуэты холмов — мы находились посреди широкого и отлогого каньона. Дон Хуан показал мне, как прятаться в кустах, и научил позе, которую назвал «сторожевой». Правую ногу следовало подсунуть под левую ляжку, а левую согнуть и выставить вперед. Он объяснил: если потребуется быстро вскочить, правая нога действует как пружина. Потом посадил меня лицом на запад — в той стороне находился дом ведьмы. Сам сел справа и шепотом велел наблюдать за кустами, ожидая порыва ветра. Как только зашелестит листва — надо взглянуть вверх и увидеть колдунью во всем ее, как он выразился, «злодейском великолепии».
Я спросил, как это понимать, но дон Хуан лишь повторил:
— Когда зашелестит листва, смотри вверх. Ведьма в полете — столь редкое зрелище, что ни в каких объяснениях не нуждается.
Дул слабый ветерок, и мне то и дело мерещился шелест листвы. Снова и снова вскидывал я голову, готовый увидеть что-то невероятное, но все зря. А дон Хуан, едва ветер пробегал по кустам, с силой бил ногой по земле, вертелся волчком и рассекал руками воздух. Он двигался с бешеной энергией.
Так и не увидев «ведьму в полете», я смирился с тем, что ничего особенного не произойдет. К тому же дон Хуан столь эффектно продемонстрировал «силу», что я ничуть не жалел о бессонной ночи.
На рассвете дон Хуан присел рядом со мной. Похоже, он вконец измучился и едва двигался. Улегшись на спину, он пробормотал, что ему не удалось «проткнуть эту бабу». Его слова меня удивили; он повторил их несколько раз, под конец совсем уныло и безнадежно. Я с легкостью поддался настроению дона Хуана — мною овладел беспричинный страх.
Прошло несколько месяцев. Дон Хуан ни словом не обмолвился о Каталине; быть может, он уже расправился с ней. Но однажды я застал его в сильном возбуждении. В манере, которая никак не вязалась с присущим ему спокойствием, он сообщил, что прошлой ночью в его доме гостил «черный дрозд», которого он прозевал. Колдовство Каталины было таким искусным, что дон Хуан даже не почувствовал ее присутствия и проснулся лишь по счастливой случайности. Пришлось выдержать ужасную битву за свою жизнь. Он говорил взволнованно, почти трагически. Меня захлестнула волна сочувствия.
Мрачным тоном дон Хуан заявил, что ему не защититься от Каталины, и если она появится вновь, это будет последний его день. Я совсем сник и едва не заплакал. Заметив мое состояние, дон Хуан улыбнулся и похлопал меня по спине:
— Не стоит так убиваться, не все потеряно, есть еще козыри на руках. Воин живет мудро, — добавил он с улыбкой, — и никогда не взваливает на себя ношу, которую ему не снести.
Его улыбка обладала удивительной силой. Сразу отлегло от сердца, я улыбнулся в ответ. Он взъерошил мне волосы.
— А знаешь, — сказал дон Хуан, глядя мне прямо в глаза, — мой последний козырь — это ты. |