Я сделал несколько глубоких вдохов и запел песню пейотля. Меня вырвало — чавканье мгновенно стихло. Слышались только стрекотание сверчков, шелест листвы, отдаленное тявканье койотов. Воспользовавшись передышкой, я попробовал разобраться в происходящем. Только что я полагал себя наблюдателем какой-то игры. И что же: все мои предположения расползались по швам! Даже если у дона Хуана были сообщники, они физически не могли издавать звуки, действующие на мой живот: для звуковых вибраций такой силы необходима специальная аппаратура. По-видимому, дон Хуан здесь ни при чем.
Мое тело свела судорога, нестерпимо захотелось перевернуться на спину и вытянуть ноги. Я стал переворачиваться направо, чтобы не видеть своей рвоты. В то же мгновение над ухом раздался едва слышный писк. Я застыл. Писк послышался с другой стороны, будто скрипнула дверь. Я замер, но ничего больше не услышал. Снова попробовал отодвинуться — меня немедленно захлестнул поток звуков: дверной скрип, мышиный писк, поросячий визг. Звуки были негромкими, но отзывались во мне приступами тошноты и прекратились так же внезапно, как возникли.
Немного спустя я услышал шум, похожий на хлопанье крыльев крупной птицы. Она кружила прямо надо мной. Опять раздался скрип и писк. Теперь летела целая стая птиц. Скрип и хлопанье крыльев смешались, волной нахлынули на меня. Огромная волна обняла меня и закачала. Я чувствовал звуки всем телом: хлопанье крыльев давило сверху, мышиный писк — снизу и со всех сторон.
Я уже не сомневался, что мои неправильные действия навлекли на меня нечто ужасное. Стиснул зубы, глубоко вдохнул — и запел песню пейотля. Мешанина звуков продолжалась еще долго, я сопротивлялся ей как мог. Наконец она стихла; я опять услышал стрекотание насекомых и шелест листвы. Но молчание казалось еще хуже, чем звуки: подумав о своем положении, я впал в панику. У меня не было ни сил, ни умения, чтобы защититься. Я беспомощно скрючился на земле и заплакал. Хотелось подумать о своей жизни, но я не знал, с чего начать. Все, что я делал, казалось мне сейчас мелким и незначительным, вспоминать было нечего. Это было поразительное открытие. С тех пор как я в последний раз испытал подобный страх, я изменился. Я был опустошен, у меня не осталось никаких привязанностей.
Я спросил себя: как бы в такой ситуации поступил воин? — но не мог дать однозначного ответа. Что-то важное было связано с животом: звуки целили в живот. Мысль о том, что это — шутки дона Хуана, казалась теперь совершенно неуместной.
Живот свело, хотя судорог больше не было. Я снова запел, глубоко дыша, и почувствовал, как мягкое тепло волнами окутывает тело. Ясно было одно: если я хочу выжить, необходимо следовать наставлениям дона Хуана. Я мысленно повторил их. Припомнил, где скрылось солнце, и, убедившись, что правильно определил стороны света, начал поворачиваться, чтобы направить голову в «благоприятную» сторону, на юго-восток. Вдруг я почувствовал, что кто-то быстро коснулся моей шеи, как будто шлепнул по ней. Я невольно вскрикнул и замер. Потом несколько раз глубоко вздохнул, напряг живот и запел песню пейотля. Последовал новый шлепок — я съежился от страха. Что-то мягкое, шелковистое, похожее на огромную кроличью лапу, коснулось меня и заскользило по шее вверх-вниз. Как будто запрыгала стая молчаливых невесомых кенгуру. Я слышал мягкое шлепанье лап. Было не больно, но страшно. Я сказал себе: надо что-то делать, иначе я сойду с ума, и стал медленно поворачиваться. Шлепки участились. Я испугался еще больше и, дернувшись всем телом, развернулся в новом направлении. Прикосновения сразу прекратились. Чуть позже я услышал отдаленное потрескивание ветвей, которое слилось с шелестом листвы, словно над холмом пронесся сильный ветер. Все кусты вокруг трепетали, хотя никакого ветра не было! Весь холм шуршал и потрескивал, как будто был объят пламенем огромного костра. Мое тело одеревенело, покрылось испариной; стало жарко — и я действительно поверил, что холм горит. |