– Сгорела, – подтвердила тетка, незнакомая со сволочными примочками МУРа. – Ох, и намучились же мы с ней за семь лет.

– Я себе представляю, – покачал головой Саланцев и уехал по названному адресу.

Галабердин выбрал цвет «аквамарин». После семилетней езды на машине цвета свежевыкрашенного пола понять его было можно.

– Галабердин? – спросил, опираясь на чужой капот, опер.

– Да, – удивился, отстранившись назад, Борис Петрович. Посмотрев направо, он заметил еще одного, коротко стриженного, с печатью «УР» на лбу. – С кем имею?

– У вас машину угнали?

– У меня, – еще больше удивился Борис Петрович.

– Мы ее нашли.

– Как… нашли?

– Хороший вопрос.

Следующие три часа, пока Кряжин допрашивал мадемуазель Вишон и ее охранника и общался с руководством, старший опер МУРа потратил на выяснение факта несовпадения времени заявления со временем реального угона машины. Помня требование следователя не упоминать о событиях, предшествующих задержанию, Саланцев тщетно старался вытянуть неудачливого заявителя на разговор. Время шло, последний твердил, что ничего не знает, что деньги, изъятые у него, накоплены путем длительных лишений за продолжительный период времени, и стоял на том, что его задержание – желание милиции еще больше надавить на кровоточащую рану потерпевшему в момент испытаний, выпавших на его долю. Саланцев задержанных не бил никогда, однако некое сопоставление между разговором, так сказать, «нормальным» и «разговором превентивным», как и всякий сотрудник милиции, борющийся со злом, делал. Но Кряжин обезглавил его и тут. Он запретил давить на Галабердина еще и морально.

Саланцев терпел, Галабердин, почувствовав слабинку в линии расследования, приободрился, и старший опер МУРа уже стал сожалеть о том, что следователь Генпрокуратуры попросил составить с задержанным предварительный разговор. По мнению сыщика, теперь позиции следствия были ослаблены еще сильнее, чем до того момента, когда он ввел Галабердина в свой кабинет. Сыщик понимал Кряжина – лишние пересуды на стороне об использовании им в ходе следствия силы следователю не нужны. Не нужен и отказ подсудимого от показаний прямо в зале суда. Однако неужели Галабердин первый, кого приходилось брать в кабинете номер триста пятнадцать за шиворот и легонько встряхивать? Особых проблем от этого не случалось никогда. Жалобы были, но на кого не жалуются? Исключительно на тех, кто не работает.

Когда Саланцев вез Галабердина в прокуратуру, он чувствовал невесомое унижение и легкий дискомфорт. Рядом с ним на сиденье находился человек, которого в течение половины рабочего дня так и не удалось склонить к даче признательных показаний. Такое случалось и ранее, но никогда – в такой унизительной форме.

Об этом он и поведал полчаса назад Кряжину, пересказав вкратце содержание трехчасовой беспредметной беседы с Галабердиным. Тот велел ехать с задержанным на Большую Дмитровку немедленно, захватив с собой все необходимые документы.

Так домохозяин Борис Петрович Галабердин, проживающий на пособие с биржи труда, оказался в кабинете старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры Кряжина с пятью тысячами долларов в кармане.

– Борис Петрович, – спросил старший следователь, положив руки на раскрытое уголовное дело, – случались ли в вашей жизни неприятности? Такие, чтобы всю оставшуюся жизнь помнились?

Безработный заявитель повращал выпуклыми глазными яблоками и остановил их на государственном гербе, вышитом на галстуке советника юстиции. После перевел взгляд на веер купюр с изображением Франклина, лежащих на протоколе изъятия, и снова посмотрел на орла.