— Вы уверены, что не ушиблись? — спрашивает она, в сотый раз осматривая меня.

— Уверена, — отвечаю я, хотя подозреваю, что Мим больше заботит то, чтобы я не подала на нее в суд, а не мое здоровье.

Она роется в кошельке и достает несколько купюр.

— Возьмите, — говорит Мим.

— Но вы уже заплатили мне за этот месяц…

— Это премия, — отвечает она. — Уверена, что ребенок и роды — дорогое удовольствие.

Деньгами она покупает мое молчание, но она права. Так уж вышло, что траты на моего ребенка больше связаны не с детскими автомобильными креслами и колясками, а инъекциями люпрона и фоллистима. После пяти ЭКО — как живых, так и замороженных эмбрионов, — мы истратили все сбережения и деньги на кредитных карточках. Я беру деньги и засовываю их в карман джинсов.

— Спасибо, — говорю я, поднимая на нее глаза. — Что сделал ваш отец? Знаете, я воспринимаю случившееся по-другому. Это для него огромный прогресс. Он наладил со мной контакт.

— Да, прямо в челюсть, — бормочет Ванда.

— Он вышел на связь, — поправляю я. — Возможно, не слишком принятым в обществе способом… Но тем не менее. На минуту музыка достучалась до него. На минуту он был здесь.

Я вижу, что Мим этого не понять, но это нестрашно. Однажды меня избил ребенок-аутист; мне приходилось плакать у постели крошечной девочки, умирающей от рака; играть под крики ребенка, у которого обгорело восемьдесят процентов кожи на теле. Это работа… Если мне больно, значит, я на верном пути.

— Я лучше пойду, — говорю я, поднимая гитару.

Ванда не отрывается от таблицы, в которую что-то вписывает.

— Увидимся на следующей неделе.

— На самом деле мы встретимся часа через два на дне рождения.

— Каком дне рождения?

Я усмехаюсь.

— На том, который должен стать для меня сюрпризом.

Ванда вздыхает.

— Если твоя мама спросит, лучше сразу скажи ей, что это не я растрепала.

— Не волнуйся. Я сыграю должное удивление.

Мим протягивает руку к моему выступающему животу.

— Можно?

Я киваю. Знаю: некоторые беременные считают, что посторонние люди посягают на нечто сугубо личное, когда хотят коснуться или погладить их живот либо дают советы по воспитанию детей. Но я не против. Я едва сдерживаюсь, чтобы самой не ухватиться руками за живот, — меня словно магнитом тянет к доказательству того, что на этот раз все получится.

— У вас мальчик, — говорит она.

Я твердо уверена, что ношу девочку. Мне снятся розовые сны. Я просыпаюсь со сказкой на языке.

— Поживем — увидим, — отвечаю я.

Я всегда считала иронией судьбы то, что женщина, не способная забеременеть, начинает готовиться к ЭКО с приема противозачаточных таблеток. Суть в том, чтобы восстановить регулярность цикла, а потом начать прием лекарств по бесконечному списку: дважды в день по три ампулы человеческого фолликулостимулирующего гормона и менопаузального гонадотропина — фоллистим и репронекс. Макс (мужчина, который раньше терял сознание при виде иглы) теперь, спустя пять лет, мог делать мне уколы одной рукой, а второй наливать кофе. Через шесть дней после начала приема препаратов посредством внутривлагалищного УЗИ измерялся размер моих яичниковых фолликул, а анализ крови показывал уровень эстрогенного гормона. Затем кололи антагон — новое лекарство, направленное на то, чтобы яйцеклетки сохранялись в фолликулах, пока не созреют. Через три дня очередные УЗИ и анализ крови. Количество фоллистима и репронекса снижается — по одной ампуле утром и вечером, а потом еще через два дня опять УЗИ и анализ крови.