— Ну, допустим, слышу, — промолвил я, но вместо голоса вырвался слабый хрип.

— Вот те на! — удивился мой надсмотрщик. — А тебя хотели на убиение везти сегодня вечером.

— Что-то слишком уж много убиения за один день, — прокашлявшись ответил я, и попытался подняться с кушетки.

Голова кружилась, но свои движения я уже мог контролировать.

— Ещё и двигаться можешь! Ну дела! — не унимался смотритель.

Происходящее его, похоже, очень забавляло. Ну, в конце концов, он — плод моего сознания, а я без комедии — не я.

— Давай-ка проверим, — продолжил смотритель. — Может и крыша на место вернулась? Как тебя звать, дружище?

— Андрей я.

— Да ну? — переспросил он, бросив взор на дверь моей палаты. — А фамилия?

— Шнейдер. Андрей Алексеевич Шнейдер, — представился я.

Ответа не последовало. Вместо него меня наградили громким смехом, что прошёлся эхом по всем помещениям этой «воображаемой» лечебницы.

Почему-то именно в этот момент, я начал подозревать, что происходящее, может быть, и не связано с приходом от обезболивающих.

— Ну ты учудил! — с трудом, сквозь смех выдавил охранник. — Я уж было подумал, что черти тебе крышу залатали, но оно им нахрен не надо!

Охранник собрался уходить. Уж не знаю, почему в этой ситуации в моей голове вспыхнула именно эта мысль, но я её всё же выдал:

— Эй, подожди! А пожрать?!

— На том свете отожрёшься, Перекрёстов, — лениво бросил, удаляющийся охранник или санитар или хрен разбери кто-такой. — Тебя всё равно сегодня умертвят, независимо оттого, очнулся ты или нет.

Умертвят? Перекрёстов? Какой, к собачьей матери, Перекрёстов?

Я не дал нервам пуститься в пляс, и быстро взял в руки контроль над собой. Нет уж, Андрюх, не лыком ты шит, чтобы так просто потеряться в собственном рассудке. Психотерапевт ты, мать твою, или нет?!

Я принялся внимательно осматривать своё тело. Лишь тогда я понял, что не просто схуднул — я вообще не в своём теле. Руки, ноги, возраст организма — да всё не моё! Даже шрам от аппендэктомии куда-то делся. Да хрен бы с ним со шрамом, раны от ножа нет. Куда делась? Черти стащили?

О-о-о, Андрей Алексеевич, дела плохи. Вариантов всего два. Либо ты сам сошёл с ума к чёртовой матери, либо…

Второй вариант будет означать то же самое. Не мог я попасть в другое тело, это равноценно уехавшей крыше.

— Эй, парень! — прервал мои размышления голос из соседней камеры. — Тоже покушать не дали?

Бородатый мужик смотрел на меня через узенькое окошко своей камеры. Его глаза нездорово блестели. Моего опыта с лихвой хватало, чтобы сразу понять, что рассудка в его взгляде куда меньше, чем может показаться.

— Обделили, — коротко ответил я. — Говорят, умирать уже пора — еда не положена. А тебе почему не дали?

— А я всю прошлую неделю Петруху кормил, — объяснил безумец. — Предупреждали ведь, что перестанут мне еду давать, если я буду ей делиться, но я не слушал…

— Какого Петруху?

— Как «какого»? — искренне удивился мужичок. — Первого! Романова Петруху, не знаешь, что ли, такого?

Ясненько.

— Знаю-знаю, друг, я бы на твоём месте тоже его голодным не оставил, — подыграл ему я. — Тут дело такое: я сам от голода соображаю плохо. Не подскажешь, где мы сейчас находимся?

Глухое дело — вытягивать информацию из психа, но в моём положении других вариантов нет.