Тетя Каля настояла на том, чтобы прийти к нотариусу одной, ей казалось, что так будет приличнее и солиднее. Поэтому они договорились с Ольгой, что та будет ждать ее на соседней улице в кафе. Теперь тетя Каля невыносимо скучала и попыталась разговорить дожидавшуюся своей очереди испуганную тщедушную старушку.

Старушка разговаривать не стала, перепугалась еще больше и покосилась на сопровождавшего ее наголо бритого толстомордого «братка». Браток злобно сверкнул на тетю Калю маленькими поросячьими глазами, скрипнул зубами, повел бритой головой, как будто ему тесен воротник, и Калерия Ивановна от греха пересела подальше.

Еще в приемной сидела большая семья, сгрудившаяся вокруг толстого важного деда, которого время от времени поили минеральной водой и уговаривали еще немножко подождать.

Наконец подошла очередь Калерии Ивановны.

Она открыла дверь кабинета, огляделась и сделала несколько шагов к столу.

За столом полагалось находиться нотариусу, но его там не было.

Тетя Каля удивленно огляделась. Других дверей в кабинете не было, и незаметно выйти нотариус никуда не мог. Правда, имелось окно, и по летнему времени оно было открыто, а нотариальная контора находилась на первом этаже, но Калерия Ивановна не могла поверить, что нотариус, солидный и, судя по всему, немолодой человек, выскочил из собственного кабинета через окно.

Тетя Каля в полной растерянности подошла к столу.

Она еще раз огляделась и вдруг увидела торчащий из-за стола ботинок.

Не очень аккуратный мужской ботинок с развязанными шнурками.

В ботинке была нога.

Тетя Каля почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки.

Тетя Каля была не робкого десятка, она простояла целый год на черноморском привозе и даже неоднократно сталкивалась с грозой привоза, легендарным капитаном милиции Голопузенко, а это говорит о многом.

Но у самого сильного человека бывают слабости.

Слабостью тети Кали были покойники.

Мало сказать, что она их не любила. Она их дико боялась.

И теперь, увидев этот незашнурованный ботинок, тетя Каля поняла тем самым шестым чувством, о котором так часто говорят те, у кого оно отсутствует, что нога, обутая в этот ботинок, принадлежит покойнику.

Калерия Ивановна, крадучись, двинулась вокруг письменного стола, чтобы проверить свое ужасное предположение, и вскоре увидела все остальное – второй ботинок, вышедший из моды двадцать лет назад, костюм и облаченного в этот костюм нотариуса Штокенвассера.

Нотариус лежал на полу позади собственного письменного стола и смотрел на тетю Калю пустыми мертвыми глазами.

– Ой, мама! – проговорила Калерия Ивановна.

На всякий случай она проговорила это негромко, хотя ей очень хотелось завизжать во всю глотку.

Нотариус был мертв, абсолютно и стопроцентно.

Больше того, он не пал жертвой скромного, хотя и чрезвычайно обширного инфаркта или добропорядочного инсульта. На полу под его головой растекалась лужица темной крови, которая однозначно доказывала, что господин Штокенвассер сделал совершенно недопустимую для приличного нотариуса вещь – он был убит.

– Ой, мама! – снова негромко вскрикнула Калерия Ивановна.

Она сама не заметила, как оказалась возле открытого окна, сама не заметила, как взгромоздилась на подоконник – вещь совершенно невозможная при ее незаурядной комплекции, – сама не заметила, как через этот подоконник перевалилась, как довольно ловко соскочила на тротуар и внезапно обнаружила, что стоит в тихом безлюдном переулке под распахнутым окном нотариальной конторы, а на нее с уважительным изумлением смотрит худущая пестрая кошка.