Так странно приводить кого-то к себе домой… Сразу видишь место, где живешь, так, будто никогда тут раньше не бывал. В гостиной на стене – два моих портрета, маслом, еще из тех времен, когда я позировал в художественной студии (никогда не хватало терпения подолгу держать позу – крайне непрофессионально для модели, сам знаю); увеличенные рекламные постеры меня же в крошечной кухоньке и в туалете; книжки со мной на обложках (любовные романы по большей части) на полках над лестницей…

Я показал гостье кабинет, потом спальню. Она внимательно изучила эдвардианское парикмахерское кресло, которое я спас из закрывавшейся древней цирюльни в Шордиче. Потом забралась в него и скинула туфли.

– Кто был первым взрослым, который тебе нравился? – выдала она.

– Странный вопрос. Мама, наверное. Понятия не имею. А что?

– Мне было три, может, четыре. Он был почтальон и звали его мистер Почти. Он приезжал в таком маленьком почтовом фургончике и привозил всякие чудные вещи. Не каждый день – так, иногда. Бандероли, завернутые в коричневую бумагу, с моим именем, а внутри – игрушки или конфеты, или еще что-нибудь. У него было такое милое забавное личико и нос картошкой.

– И он был всамделишный? Слишком похоже на персонажей, которых дети выдумывают себе в друзья.

– Он ездил по дому в фургончике. Фургончик был не слишком большой.

Она начала расстегивать пуговички на блузке. Блузка была сливочного цвета и все еще в брызгах чернил.

– Что первое в своей жизни ты на самом деле помнишь? Не тебе сказали, что ты это делал, а помнишь сам, взаправду.

– Поездку на море, когда мне было три. С мамой и с папой.

– Ты ее правда помнишь? Или помнишь, как тебе о ней рассказывали?

– Не понимаю, к чему ты клонишь…

Она встала, повела бедрами и перешагнула через упавшую на пол юбку. Лифчик на ней был белый, а шортики темно-зеленые и даже довольно потрепанные. Очень естественно: явно не того рода белье, которое наденешь специально, чтобы впечатлить нового любовника. Не успел я задуматься о том, как, интересно, выглядит ее грудь, а лифчик уже полетел на пол. Хорошо она выглядела и хорошо весьма. Ее так и хотелось погладить, поднести к губам…

Она дошла от кресла до кровати, на которой я сидел.

– Теперь ложись. На ту сторону. Я лягу здесь. Не прикасайся ко мне.

Я вытянулся, руки по швам. Она посмотрела на меня сверху вниз.

– Ты такой красивый, – сказала она. – Не уверена, если честно, что ты – мой типаж. Но когда мне было пятнадцать – определенно был мой. Милый, сладкий, безопасный. Художник. Пони. Конюшня. Бьюсь об заклад, ты никогда не подойдешь к девушке, если не уверен, что она готова ответить, так?

– Да, – отозвался я. – Не подойду.

Кассандра легла рядом.

– Теперь можешь прикоснуться.

Не уверена, что мне снова все удалось бы, как в тот, первый раз. Не хватает концентрации и внимания к деталям. С возрастом все-таки что-то теряешь.

Мистер Почти приезжал в своем фургончике, когда у родителей откровенно не было на меня времени. Он улыбался своей широченной гномьей улыбкой, подмигивал веселым глазом и вручал завернутую в коричневую бумагу посылку, на которой огромными печатными буквами значилось: «КАССАНДРА». Внутри обнаруживалась шоколадка или кукла, или книжка. Последним его подарком, как сейчас помню, был пластмассовый розовый микрофон, и я потом разгуливала по всему дому и пела в него или играла, как будто я выступаю на телевидении. Это был самый лучший подарок за всю мою жизнь. Родители про новые вещи не спрашивали. Кто их на самом деле посылал, я не интересовалась.