Немецкий механик козырнул и отправился выполнять приказание офицера.

Тихон повернул голову и увидел громаду немецкого сторожевого катера причаленного к его буксиру. Прямо посередине немецкого судна виднелась огромная вмятина. Бесформенный кусок серого металла возвышался над палубой немецкого корабля, который смахивал на мираж в клубах белого тумана. Тихон зажмурился, в надежде, что катер исчезнет, когда он снова откроет глаза. Но катер не исчез, он все также стоял к борту борт рядом с буксиром Тихона.

— Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты, — изумленно произнес Тихон и сел, рассматривая произведение немецкой корабельной промышленности.

Офицер удивленно посмотрел на Тихона и вдруг почти без акцента произнес фразу по-русски:

— Что вы сказали?

Тихон разинул рот и молча уставился на немца.

— Вы не слушаете? Повторяйте, что вы сейчас сказали?

— Я ничего не говорил, — испуганно пролепетал Тихон.

— Нет, что вы сказали? — настаивал офицер. — Вы сказали ругательство?

— Да нет, присказка просто.

— Нет, я хорошо знаю по-русски, вы сказали ругательство. Повторяйте.

— Гражданин офицер, разве ж я мог вас обругать…

— Не надо бояться. Если вы сказали ругательство, я не буду вас казнить.

Офицер достал из кармана блокнот и карандаш, собрался записывать.

— Повторить.

Тихон набрал полные легкие воздуха и выпалил:

— Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты.

— «…лапти гнуты», — повторил офицер за Тихоном, занося в блокнот русскую фразу, — Sehr gut (Очень хорошо), — добавил он по-немецки.

— Как вас называют? — продолжал допрос немецкий офицер.

— Тихон.

— Красивое имя — Тихон, — обрадовался офицер, — что оно обозначает?

— Не знаю, — замялся шкипер. — Ну, знаете, Тихон с того света спихан, — улыбнулся шкипер, стараясь подыграть добродушному настроению немца.

— О! «С того света спихан» — blendend (блестяще)! — радостно заговорил немецкий офицер, записывая что-то в свой блокнот.

— Еще много ругательства знаете? — не отставал от шкипера немец.

— Знаю, — с рвением хорошего ученика ответил шкипер.

— Говорите ругательства? — попросил немецкий офицер и приготовился записывать.

Но тут Тихон увидел, как немецкий матрос, вооруженный автоматом, открыл его планшет, извлек из него карту и спрятал ее за пазуху, потом достал две фотографии и принялся рассматривать их. На одной из них был изображен совсем еще юный Тихон в форме морского училища рядом с отцом и матерью. На другой фотографии так же был изображен Тихон, но в косоворотке и пиджаке, с женщиной, которая держит на руках младенца. Видимо это была жена Тихона. Посмотрев фотографии, немецкий матрос с равнодушным видом, выкинул их за борт. Потом он достал из сумки несколько писем-треугольников и так же швырнул их в море. По-видимому, немцу стало скучно рыться в вещах Тихона, и он просто-напросто перевернул планшет и вытряхнул все, что было внутри, за борт. Большая часть содержимого планшета представляла собой письма, получаемыми Тихоном из дома. Тут же первоначальная доброжелательность Тихона куда-то улетучилась, и в голосе появилась неприязнь к непрошенным гостям.

— Ах ты сволочь, ах ты сука немецкая, мать твою. Ах ты блядина! Ах ты мразь! Тварь басурманская, гнида, грязь из-под ногтей…

Немец, собравшийся было записывать, вдруг опустил блокнот и мрачно посмотрел на Тихона.

— …Все равно кровью своей умоетесь, всех вас перевешаем, и сами будем пиво ваше хлебать и колбасу жрать… — не унимался Тихон.