Вероятно, попутно она усвоила и эту теорию о бегстве от реальности в сон.
– А мне сейчас как раз меньше всего хочется спать, – заявила Кимберли.
– Ты намного сильнее Тельмы, – подчеркнула Билли.
– Худая, злая и убийственная, – добавил я. Чем заслужил от Кимберли дружественную хищную ухмылку. Билли театрально закатила глаза, а Конни злобно заурчала. (Всем не угодишь...)
Так или иначе, но мы просидели возле костра еще примерно с час, болтая о том о сем. О засаде почти никто не вспоминал, но готов поручиться, это было главное, что нас тогда всех заботило. Мы и говорили о пустяках для того, чтобы не зациклиться на этом.
Меня жутко знобило, и я несколько раз даже покрывался гусиной кожей. Но причиной моего озноба был вовсе не прохладный ночной бриз. Бриз действительно был, но теплый, и доставлял лишь приятные ощущения. Причем настолько приятные, что сразу после заката я даже скинул рубашку.
В последнее время я стал иногда надевать рубашку, особенно в жару, чтобы защититься от солнечных ожогов. Впрочем, это скорее блузка, чем рубашка. Яркая розовая шелковая блузка, принадлежавшая раньше Билли. Ее вместе со многими другими предметами выловили в бухте Эндрю и Кит. Сзади внизу она немного обгорела, но в остальном вполне приличная вещица.
Билли сама предложила ее мне. Это произошло еще в тот день, когда взорвалась яхта. (Кажется, прошло уже десять лет, не меньше.) Среди спасенного тряпья это была самая приличная вещь. Я поначалу отказывался, говорил, что она могла бы сама ее носить. На что Билли ответила:
– Если она мне понадобится, я буду точно знать, где ее искать.
Пока что она не потребовала блузку назад. Похоже, ей доставляет огромное удовольствие ходить все время в одном купальнике. (По-моему, я уже упоминал вначале, что у нее сильно выраженная тенденция к эксгибиционизму. Уверен, что если бы поблизости не было дочери, она бы продемонстрировала нам еще больше.)
Билли пользуется каким-то сильнодействующим лосьоном от загара. Может, когда он закончится, она начнет одеваться. Хочется, чтобы это наступило как можно позднее. Мне нравится, когда на ней ровно столько одежды, как сейчас.
Однако, судя по тому, как разворачиваются события, скорее всего мы не доживем до момента, когда надо будет волноваться об отсутствии лосьона.
К черту! Не хочу думать о том, что уготовано нам судьбой.
Вернусь-ка лучше к предмету, о котором можно писать с определенным наслаждением – к гардеробу.
Кимберли почти не снимает яркую цветастую гавайскую рубаху Кита. Но пуговицы никогда не застегивает, и рубашка всегда распахнута и часто отдувается сзади, благодаря чему всякий раз, когда смотрю на Кимберли, я получаю огромное удовольствие от вида ее обнаженной бронзовой кожи и узенького белого купальника.
У Конни такой же узкий купальник. Только оранжевый. Но она почти все время в тенниске: белой, огромной и просторной. Иногда тенниска спускается то на одно плечо, то на другое и, подобно короткому платью, закрывает ее чуть ли не до колен. Материя, правда, настолько тонкая, что просвечивает.
Тельма продолжает носить ту же...
Тельма.
Думаю, время прекратить бродить вокруг да около и рассказать о том, какая неудача нас постигла.
Не очень-то хочется, откровенно говоря.
Промедление, имя тебе – Руперт.
– Начнем, что ли? – как сказала Билли прошлой ночью у костра.
Мы тогда и сами тянули время.
– Все готовы? – спросила она.
Кимберли ничего не ответила и только решительно кивнула головой.
– Неужели мы и вправду это сделаем? – недоверчиво промолвила Конни.
– А ты можешь предложить что-нибудь лучше? – спросила ее Билли.
Конни поморщила нос.
– Он не оставил нам выбора, – добавила Кимберли. |