|
Она, любимая, избалованная дочь герцога Кордавского, познала на себе, что значит быть игрушкой флибустьера, но, будучи достаточно гибкой, чтобы гнуться, не ломаясь, сумела уцелеть там, где погибли другие женщины, и даже научилась получать удовольствие от такой жизни. Существование ее было полно превратностей и подобно сну, но опасность, бегство, резня и грабежи придавали ему остроты, а кровавые грезы Запораво делали его еще более ненадежным, чем жизнь обычного флибустьера. Никто не знал, что придет ему на ум в следующий раз. Теперь они покинули прибрежные воды и уходили все глубже и глубже в бескрайние, неведомые просторы, так пугающие мореходов, куда испокон веков корабли отправлялись лишь затем, чтобы сгинуть навеки. Все известные земли оставались позади, и день за днем их окружала лишь необъятная синева океана, бесплодная и пустая. Здесь не было добычи — ни поселений, ни торговых кораблей. Команда ворчала, стараясь однако, чтобы недовольство не достигло ушей их беспощадного хозяина, днем и ночью царственно расхаживавшего по палубе, погрузившись в мрачные думы о величии, или корпевшего над древними картами и пожелтевшими портулланами. Порой он принимался рассказывать Санче — и в такие минуты делался похожим на безумца — о затерянных континентах и сказочных островах, плывущих в облаках голубой пены безымянных течений, где рогатые драконы стерегут сокровища, собранные правителями древних народов, что предшествовали людям. Санча слушала, не понимал, обхватив руками колени, и мысли уносили ее все дальше, от сумрачного пирата к бронзовокожему гиганту, чей смех был звучным и свежим, как морской ветер. * * * И вот, через несколько недель изнурительного плавания, они наконец увидели на западе землю и к рассвету бросили якорь в неглубокой бухте. Перед ними был пляж, белой лентой окаймлявший холмы, поросшие травой и деревьями. Ветер доносил до них аромат свежей зелени и цветов, и Санча захлопала в ладоши в предвкушении высадки на берег. Однако радость девушки вскоре сменилась досадой, ибо Запораво велел ей оставаться на борту, пока он за ней не пришлет. Он никогда не объяснял своих приказов, и она не знала, что движет им. Но ему часто доставляло удовольствие причинять ей боль без всякой на то причины. Томясь бездельем на корме, Санча следила за мужчинами, которые гребли к земле. В лучах утреннего солнца прозрачная вода искрилась и сверкала, как жидкий нефрит. Матросы высадились на берег и сгрудились в кучу, опасливо озираясь по сторонам, не выпуская из рук оружия, и лишь несколько человек немедленно направились к деревьям, окружавшим пляж. Среди них был и Конан, Санча узнала его мгновенно. Кто-то говорил ей, что он родом из варварской Киммерии, страны, лежащей далеко на севере. Уроженец одного из тех примитивных племен, чьи набеги до сих пор внушают ужас соседям-южанам. Это объясняло присущую ему живучесть и какую-то дикарскую цельность натуры, что так отличала его от всех прочих. Берег встретил пиратов безмолвием, и, успокоившись, они принялись переговариваться в голос. Послышался смех, грубые возгласы. Вскоре они уже рассыпались вдоль берега в поисках съедобных плодов. Она видела, как они влезали на деревья, что-то срывали с ветвей, и ее хорошенький ротик наполнился слюной. Топнув ножкой, Санча разразилась гневной тирадой, сделавшей бы честь самому прожженному морскому волку. Морякам и впрямь удалось отыскать съедобные плоды, причем одни, с тонкой золотистой кожурой, пришлись им особенно по вкусу, и они с жадностью набросились на еду. Но Запораво не последовал их примеру. Когда высланные им вперед матросы донесли, что не встретили в округе ни людей, ни животных и никаких следов, что указывали бы на их присутствие, он застыл недвижимо, тяжелым взглядом уставившись на далекие зеленые холмы, плавно, подобно волнам, перетекавшие один в другой. Затем, коротко бросив что-то остальным, поправил меч на перевязи и решительным шагом устремился к деревьям. |
