— Будьте осторожны, — прошептал Смит. — Все зависит от того, опознает ли нас этот человек. Говорите по-арабски. Если возникнут сложности, застрелите его.

Я наблюдал за теми, кого пропустили за барьер. Все они протягивали руку и показывали какой-то значок. Затем, похоже, следовал какой-то вопрос, после чего сторож прикладывал руку к голове и разрешал им пройти.

— Обратите внимание на приветствие, — пробормотал Смит.

Когда негр и негритянка приблизились к мулату, мы пристроились за ними.

Мулат уставился на них своим пронизывающим взглядом, не обращая на нас никакого внимания. Мужчина разжал ладонь, девушка коснулась амулета, висевшего у нее на груди. Мулат быстро заговорил на том странном наречии, которое я не мог опознать, но Смит внимательно слушал.

Когда негры прошли, наступила наша очередь.

Взгляд проницательных глаз был прикован ко мне. Они пылали в свете факелов, и сердце у меня упало. Я молча протянул мулату фигурку змеи. Он скользнул по ней взглядом, потом посмотрел мне в лицо и вдруг спросил по-английски:

— Как ваше имя и какой у вас номер? Откуда вы?

Я на миг растерялся и чуть было не ответил ему, но Смит так врезал мне по лодыжке, что я едва не вскрикнул. Это нас и спасло.

— Uskut! — прошипел я. — Daraga awala!

Когда я заговорил, Смит обнял меня левой рукой за плечи, а правой протянул мулату семиконечную звезду.

— Ahu hina Damballa, — с угрозой произнес он.

Результат был чуть ли не волшебный. Мулат принял ту же странную позу, какую принимали женщины в доме: руки прижаты к груди, голова склонена. Смит отсалютовал, и мы прошли.

Когда мы шагали через двор к вудуистскому святилищу, Смит сказал:

— Луна стоит так, что одна стена частокола отбрасывает тень футов на десять, в которой ничего не видно. Туда мы и пойдем.

Мы беспрепятственно добрались до тени. Я облегченно вздохнул и огляделся по сторонам. Вокруг было много фонарей и факелов. Они располагались вокруг здания, которое, как я разглядел, представляло собой что-то вроде гробницы, обрамленной деревьями. Перед ней было возвышение, на котором были установлены высокие столбы, похожие на тотемные. На помост вели резные, пестро разрисованные двустворчатые двери. Справа и слева от дверей стояли две неподвижные фигуры, будто вырезанные из черной древесины. При свете полной луны я узнал в них лесных влюбленных.

Барабаны продолжали отбивать свою зловещую дробь. Очевидно, все, кого здесь ждали, уже пришли, поскольку факелы и фонари погасли. Бой барабанов наконец-то замер вдали. Чей-то громкий голос издал клич на непонятном мне языке, и двустворчатые двери распахнулись.

Толпа восторженно ахнула. Все, как один, преклонили колени и потупили взоры. В лунном свете появилась женская фигура, и я понял, что это и есть Владычица Мамалуа.

ГЛАВА XXXII

ВЫНЮХИВАНИЕ

Волосы ее скрывал высокий головной убор, украшенный камнями; рук почти не было видно под побрякушками; поясом ей служил кушак, какой можно увидеть на древнеегипетских фресках, — он тоже был усыпан драгоценностями. В серебристом свете, заливавшем ее с головы до ног, обутых в сандалии, фигура была похожа на статую Изиды. Гулкие барабаны смолкли, все собравшиеся перед возвышением пали ниц, и по толпе пронесся то ли стон, то ли вздох. Я был ошеломлен, заворожен появлением женщины. Она стояла в каких-то двадцати шагах от меня, и я, будто зачарованный, смотрел в нефритово-зеленые глаза Владычицы Мамалуа — колдуньи и верховной жрицы вуду. Это была дочь доктора Фу Манчи!

Смит вовремя потянул меня вниз, иначе я один остался бы на ногах.