Тогда я переместилась на середину лодки и продолжала грести изо всех сил, пока не миновала вихревые течения вокруг отмели. Пена и брызги от мелких бурунов скоро намочили меня с ног до головы, но, как только я оставила косу позади, брызг стало меньше, а волны из крутых превратились в длинные и отлогие. Грести вдоль волн было бы гораздо легче, однако при этом я бы отклонялась от намеченного курса, так что я держала каноэ наперерез им, оставляя по левую руку и волны, и остров, который по мере моего продвижения вперёд становился всё меньше и меньше.
В сумерках я оглянулась назад. Остров Голубых Дельфинов исчез. И тут я впервые испытала страх.
Меня окружали одни водяные горы и долины. Попав в долину, я не видела ничего, когда же каноэ взбиралось на гору, вокруг, насколько хватало глаз, простирался сплошной океан.
С наступлением ночи я сделала несколько глотков из корзины. Вода принесла прохладу моему горлу.
Море почернело, и разобрать, где вода, а где небо, стало невозможно. Сами волны двигались бесшумно, но, когда они ныряли под каноэ или ударялись о борт, слышался невнятный шорох. Иногда шорох переходил в сердитый шёпот или же в смех. От страха мне даже не хотелось есть.
Я почувствовала себя увереннее, только когда на небе появилась первая звезда. Она висела низко над горизонтом и смотрела прямо на меня, то есть находилась на востоке. Вскоре на небе зажглось множество других звёзд, однако я не сводила взгляд именно с неё. Эта зеленоватая звезда была мне знакома, потому что она входит в группу звёзд, которую мы называем Змеёй . Время от времени звезда пряталась за облаком, потом опять вспыхивала впереди.
Без этой звезды я бы давно заблудилась: волны накатывались с прежней стороны и подталкивали каноэ совсем не в том направлении, которое мне было нужно, так что моя лодка виляла по тёмной воде наподобие угря. И всё же я понемногу продвигалась к сиявшей на востоке звезде.
Постепенно звезда эта поднялась довольно высоко, и я продолжала держаться её, оставляя Полярную (которая зовётся у нас «Неподвижной звездой» ) по левую руку от себя. Ветер ослабел. Поскольку он всегда утихал к середине ночи, я вычислила, сколько времени уже плыву и сколько осталось до рассвета.
Примерно к полуночи я также обнаружила, что каноэ течёт. Ещё до наступления темноты я опорожнила одну из корзин с припасами и вычерпала ею воду, которая перехлёстывала через борт. Но вода, плескавшаяся у меня под ногами теперь, попала туда не из-за борта.
Я бросила грести и поработала корзиной, пока более или менее не осушила дно. Затем ощупала в темноте гладкие доски и нашла на носу щель, через которую просачивалась вода. Щель оказалась длиной с мою ладонь и шириной в палец. Чаще всего нос лодки приподнимался над поверхностью моря, однако стоило каноэ зарыться в волны, как возникала течь.
Щели между досками были заделаны чёрной смолой, которую мы собираем на берегу. Так как смолы у меня не было, я заткнула течь куском, оторванным от юбки.
Когда на ясном небосклоне занялась заря, я обнаружила, что солнце поднимается из воды гораздо левее, чем мне того хотелось бы. За ночь меня отнесло к югу от нужного направления, поэтому я, изменив курс, стала грести вдоль дорожки, проложенной по морю восходящим солнцем.
Утро было безветренное, волны – отлогие, так что они не бились о борт, а спокойно ныряли под каноэ. В результате я продвигалась вперёд куда быстрее, чем ночью.
Хотя я очень устала, меня окрыляла надежда на успех. Если погода не испортится, к вечеру я оставлю позади много лиг. А там ещё ночь и ещё день пути, и на горизонте может замаячить желанная земля.
Вскоре после рассвета, когда я рисовала себе в воображении чужие края, в каноэ снова образовалась течь – между теми же досками, только больше по размерам и ближе к корме, где я стояла на коленях.
Кусок, который я раньше оторвала от юбки и затолкала в щель, здорово помог: волокно почти не пропускало воду, даже когда каноэ раскачивалось на волнах. |