— По чью-то душу приходил, — вымолвил он. Всегда спокойный его голос слегка дрогнул, на минуту он прикрыл глаза рукой, отнял её и сказал уже так, будто ничего особенного и не случилось. — А ну, помогай тащить, ребята, а то к двери проходу не стало.

Но и всем вместе едва удалось сдвинуть к стене огромную тушу и освободить проход к сеням. Ванюшка нерешительно протянул руку, посмотрел на свои пальцы и на кривые страшные когти, убрал руку, вздохнул.

— Померялся? — спросил Степан. — Сколь тебе ещё расти, покуда у тебя когти на руках вырастут с этими вровень? Струхнул, чай, здорово?

Он говорил весело, с шуткой, но дышал неровно. И было с чего. Степан молод годами, а охотник бывалый, но медведя в избе и ему бить не доводилось.

— Аж сердце зашлось, — искренне ответил мальчик и тут же повернулся, посмотрел на отца — ладно ли сказал. Но тот спокойно кивнул головой.

— У каждого, небось, сердце зашлось, — сказал он. — А своё, что требовалось, сполнили.

Степан закраснелся от радости, понял: кормщик на похвалу скуп, и от того похвала его была вдвое дороже. Фёдор ничего не сказал, только угрюмо покосился в его сторону.

— Поспешать надо, наши заждались, — поторопил кормщик.

С невольной оглядкой они прошли мимо неподвижной туши в сени и дальше. Выйдя из избушки, Степан старательно задвинул тяжёлый засов.

— Неравно без нас другой пожалует, — побежал он вдогонку за товарищами, но вдруг вскрикнул так, что все остановились: — Чего следы говорят-то: тут он, за камнем, у самой избы лежал, как мы ночью мимо шли. И как никого не ухватил!

— Буря помешала, — отозвался кормщик и снова двинулся по тропинке. — Залегает он в бурю. А то бы мы кого не досчитались.

— Видать, и буря на пользу бывает, — рассудил Степан. — А вот наши…

Но тут он остановился и замолчал. Остановились и остальные: они дошли уже до самого берега. Ночная буря, переменив направление ветра, отогнала от земли плавучие льды. Угрюмое и пустое лежало перед ними море, карбас с товарищами бесследно исчез.

Ванюшка уронил рукавицу, да так и стоял, забыв поднять её.

— Тять, это что же? — спросил он дрожащим голосом. — Тять, а наши куды подевались?

Кормщик долго молча смотрел, прикрывал глаза ладонью, но на всей поверхности моря, свинцовой и холодной, видны были лишь отдельные редкие ледяные глыбы.

— Может, буря им, и правда, на пользу была — до дома доберутся, — медленно проговорил он. — А может, и погибель в ней нашли. Только нам, стало быть, теперь одним зимовать доведётся.

Долго стояли они на берегу, теплилась надежда: вот завидится на горизонте ровдужный парус, приплывёт карбас с товарищами. Но волны катились угрюмые и пустые, точно ничего вчера не было: ни карбаса, ни бури, ни ледяной стены, что догоняла их, как живая, а теперь рассыпалась на берегу ледяными грудами и лежит спокойно, словно век так лежала.

— Ждать не приходится, — заговорил наконец Фёдор. — День короткий, дров припасти надо засветло. Солнышко — вот оно, к покою добирается…

Дерева всякого на берегу валялось много — нанесло его течениями от других далёких, лесных берегов. Оставалось натаскать побольше к избушке да в сени, чтобы на двор зря не идти, не студить избы и не попасть в лапы медведю: может, ещё завернёт какой на дымок к избушке.