И тут аббат не выдержал и рассмеялся. Де Роберваль мгновенно нахмурился и все еще держа левую руку на эфесе меча, правой ухватился за рукоять шпаги. Набыченно уставившись на Готье, он ожидал объяснений.

– Не обижайтесь, адмирал. Но то, что я вынужден буду сказать вам, говорить я уже не должен был. Вы обязаны уяснить это для себя без лишних объяснений.

– Я моряк, а не придворный интриган, – отрезал де Роберваль. Однако на аббата это не произвело абсолютно никакого впечатления.

– Что еще раз утверждает нас обоих в уверенности, что там, в Новой Франции, вам как вице-королю понадобится опытный в придворных интригах личный секретарь, влиятельный глава церкви и твердый, холодный как айсберг первый министр вашего правительства.

«О первом министре и личном секретаре раньше речи не шло», – успел заметить адмирал.

– Нет, я не собираюсь один занимать все эти должности. Но у меня есть два брата.

– Теперь понятно, – по-простецки ответил адмирал.

– Что же касается Робервалей, то я, действительно, не сумел усмирить гнев пэра Николя де Роберваля, зато получил в союзники адмирала Роберта де Роберваля, что вполне компенсирует все те финансовые и душевные затраты, которые приходится нести в борьбе с не столь уж могущественным пэром.

– Увы, я еще менее могущественен. Меня ведь не приближают ко двору, к трону, а отсылают в океан.

– Когда я делал на вас ставку, о вашем могуществе не могло быть и речи, – резко уточнил аббат. – Но теперь вы сами убедились, что я предпринял все возможное, чтобы превратить вас, почти неизвестного мне человека, в самого могущественного подданного Его Величества. Ибо могущество Франции, а следовательно, и наше личное, следует зарождать не при королевском дворе, и даже не на европейских полях сражений, а именно там, в океане. И, пока мы, адмирал и вице-король Новой Франции, вместе, мы – непобедимы! Тут уж можете мне поверить.

– Вы правы, аббат, – выдохнул Роберваль, пораженный столь дальновидной и мудрой комбинацией, задуманной человеком – как считают многие при дворе – совершенно случайно и незаслуженно оказавшимся в числе секретарей короля, и вообще, в числе приближенных к нему. Возможно, поэтому его брат, Николя де Роберваль, оставался одним из самых яростных противников этого чиновника.

– Удачного плаванья, адмирал, – молвил аббат, когда де Роберваль был уже у проема двери.

– Знаете, что меня поразило, аббат? – повернулся к нему мореплаватель. – Что в моем присутствии вы так ни разу и не произнесли имя Господа.

– В самом деле? – равнодушно переспросил Готье.

– Видит Бог.

– Но ведь и вы в моем присутствии тоже ни разу не рискнули произнести свое любимое: «Всех на рею, христопродавцы эшафотные!»

И только теперь адмирал по-настоящему понял, что ему еще только предстоит постигать истинную науку общения с людьми; совершенно далекую от той, которую он с юных лет своих постигал, предаваясь стихии моря и матросских кубриков.

Ворвавшись в хозяйский двор, Маргрет кликнула старшего конюшего и приказала седлать охотничью лошадь, а еще – приготовить арбалет и охотничью шпагу.

– Но мы не готовились к охоте, – робко осмелился возразить слуга. – К тому же ваш отец…

– Вы получили распоряжение не от моего отца, а от меня, – твердо напомнила ему Маргрет. Рослая, статная, с широкими, аристократически развернутыми и чуть-чуть приспущенными плечами, она телосложением напоминала своего крепко скроенного отца, а смуглым, с правильными римскими чертами, лицом – мать, в жилах которой текла кровь византийки.