|
А еще шальное ядро могло попасть в пороховой заряд или фонарь между палубами, вызвав пожар, и даже взорвав пороховой погреб. Вероятность была крайне мала, но он знал, что такое случалось. В тоже время имелись и другие, гораздо более важные соображения. Поскольку капитан «Леопарда» любил артиллерийское дело и был довольно богат, то на «Леопарде» в избытке имелось пороха и ядер, и, если Джек, провоцируя «Ваакзамхейд», побудит его отвечать выстрелом на выстрел, отправляя большую их часть в море, то окажется в относительном выигрыше. К тому же, он очень хорошо знал, что даже самые бесстрашные герои не испытывают большого удовольствия, молча снося вражеский огонь, а многие из не нюхавших ранее моря «леопардовцев» не были героями вообще. Кроме того, опыт научил его, что никакая мишень на земле не может возбудить такого рвения, такой тщательной и аккуратной наводки, как свои же собратья: прекрасная возможность для расчетов стараться изо всех сил. «Леопард» использовал это на полную катушку: один раз столб воды от падения ядра плеснул на борт голландцу, а дважды, под восторженные возгласы, хорошо наведенная пушка номер семь угодила в цель, в то время как «Ваакзамхейд» не добился ничего, кроме единственного попадания в коечную сетку «Леопарда». Но в Джеке зрело неприятное убеждение, что у его коллеги в голове было ровно то же самое: что он тоже выигрывает от ситуации, доводя навыки своей команды, ужасно многочисленной команды, до еще более высокого уровня. Джек мог ясно видеть его через свою подзорную трубу — высокий мужчина в голубом сюртуке с медными пуговицами, иногда стоявший на квартердеке и покуривавший короткую трубку, изучая «Леопард», иногда расхаживавший по верхней орудийной палубе. И, несмотря на радостные крики и бодрую атмосферу на борту, Джек от души порадовался, когда легкий порыв ветра, оставивший «Ваакзамхейд» в зоне штиля, позволил ему выйти за пределы досягаемости голландских пушек.
В ту ночь, ночь новолуния, они, покачиваясь, понемногу двигались вперед, пока в утреннюю вахту с запада не налетел холодный дождь, и умеренная зыбь заставила «Леопард» кланяться волнам, когда он взял курс на далекий Мыс, теперь уже оказавшийся на более значительном расстоянии как к северу, так и востоку. На этот раз никто не будил капитана — закутавшись в бушлат, он стоял у подветренного борта юта еще задолго до восхода солнца. Как Джек и ожидал, первый же луч света явил ему вдалеке «Ваакзамхейд», прямо между ним и Африкой, идущий курсом, который пересечет его собственный через несколько часов. Джек пошел в крутой бакштаг, «голландец» проделал то же самое, но не более — приблизиться он не пытался. Так под дождем они и шли весь день параллельными курсами, всё дальше и дальше на юг. Время от времени шквал скрывал их друг от друга, но каждый раз, когда прояснялось, «Ваакзамхейд» оставался на позиции так же четко, как если бы был консортом «Леопарда», внимательно наблюдающим за сигналами флагмана. Иногда один выигрывал милю-другую, иногда другой, но к вечеру они фактически остались на изначальной дистанции, пройдя по счислению сто тридцать миль — в полдень солнца не было, только бегущие облака. После наступления темноты Джек начал двигаться галсами, с обеими вахтами на палубе, надеясь избавиться от «Ваакзамхейда», который не мог держать столь же круто к ветру, а затем спуститься под ветер на норд и пересечь кильватерный след «голландца» вне поля его зрения. Так бы он и сделал, если бы не подвел ветер. Скорость «Леопарда» настолько упала, что тот едва слушался руля и дрейфовал по течению на запад, так что утреннее солнце еще раз явило эти отвратительно знакомые очертания, прямо как при рандеву. В ночь после целого дня маневрирования при слабых ветрах, обежавших всю картушку компаса, «Ваакзамхейд» предпринял попытку абордажа. |
