Быстрое уменьшение ресурсов (кости этих млекопитающих отсутствуют уже пятьсот лет спустя) указывает на то, что возможностей для выхода в море стало меньше. Не является в таком случае простым совпадением и то, что первые статуи обожествляли ловцов тунца, а потом были сброшены и закопаны в насыпях аху…
Такой упадок рыболовства без обиняков говорит о том, что остров никогда не был богат хорошей древесиной для постройки каноэ. Голландцы в 1722 году отмечали, что островитянин, который выходил в море на своем корабле, владел лодкой, сделанной из маленьких, узких кусков дерева, склеенных вместе каким-то органическим материалом. Лодка была такой легкой, что один человек мог без усилий нести ее на плечах. Другие каноэ были плохие и непрочные, давали течь, поэтому островитяне тратили половину времени на то, чтобы выкачать из лодки воду. Боуман добавлял, что большинство местных жителей просто плавали на пучках тростника, связанных вместе. Они видели несколько каноэ, самое большое из которых было лишь 3 м в длину. Гонсалес в 1770 году отмечал лишь два каноэ. Четыре года спустя Кук писал, что на острове худшие каноэ на всем тихоокеанском побережье – маленькие, залатанные и непригодные для плавания по морю. Он видел лишь три или четыре маленьких лодки, 3 – 4 м в длину, построенные из склеенных деревянных досок всего лишь 1 м в длину. Кук констатировал, что большинство островитян просто тонули на таких плавсредствах. Форстер написал о каноэ в общих чертах: «Лодка выглядела очень жалкой, склеенной из нескольких кусков, у каждого мужчины было весло, сделанное из нескольких кусков; все это говорило об отсутствии дерева на острове». Бичи в 1825 году видел три каноэ на пляже, которые не выходили в море, а русский путешественник О. Коцебу в 1816 году наблюдал три каноэ, в каждом из которых было по два человека. Эти суда очень сильно отличались от легендарного судна Хоту Матуа, которое было 30 м длиной и 2 м высотой, в нем плыли сотни людей.
Каноэ, включая двойные катамараны и полинезийские парусные суда, отчетливо представлены в наскальной живописи острова, доказывая, что островитяне были знакомы некоторое время с более впечатляющими плавательными средствами. Этот факт подтверждается многочисленными наклонными плитами, найденными около платформ.
Что же явилось причиной подобных метаморфоз? Ответ прост: вырубка леса и, особенно, истребление пальм. Первые европейцы, посетившие остров, говорили, что он абсолютно лишен лесов: Роггевен в 1722 году сообщил, что на острове «нет больших деревьев». А Гонсалес в 1770 году написал: «Нет ни единого дерева, которое можно было бы использовать для выделки досок всего в 6 футов в ширину». Форстер в 1774 году докладывал, что «на всем острове нет ни единого дерева, которое было бы выше 10 футов». Ясно, что древесина была в дефиците. Дюпети-Туар в 1838 году сказал, что к его кораблю приплыло пять каноэ с берега, в каждом было по два человека; они нуждались в дереве. Даже лесоматериал, прибитый к берегу, считался бесценным сокровищем, а умирающий отец, как правило, обещал прислать своим детям дерево из царства теней. Не случайно полинезийское слово rakau (дерево, древесина) на Рапа Нуи обозначает «богатство» или «достаток», чего нет ни в одном другом месте мира.
Почему же тогда исчезли пальмы? Возможно, это было вызвано овцами и козами, которые жили здесь в XIX и XX столетиях, однако деревья исчезали еще раньше, если заявления Кука и Лаперуза соответствуют действительности. Один ответ основан на следах зубов: каждый орех Paschalococos, найденный отдельно от фрагментов в Анакене, был объеден грызунами. В Кью Новая Зеландия) и Оротаве, на Тенерифе на Канарах, где винные пальмы растут в ботанических садах) трудно обнаружить целые плоды: почти во всех такая же дыра, окаймленная следами зубов, как было видно на орехах, найденных в пещерах острова Пасхи. В каждом случае была сделана большая дыра, достаточная для того, чтобы выгрызть оттуда ядро, а на краях дырок оставлены следы зубов. |