— Хочешь еще? — издевательски пошутил он, растягивая слова. В этот момент карету подбросило на ухабе, и, чтобы не упасть, он оперся рукой о стену. — Я был бы счастлив тебя удовлетворить, но, к сожалению, мы уже подъехали к дому. Если ты не хочешь, чтобы мое место занял кучер, советую тебе поскорее одеться.

Однако Кэти не шевелилась. Выругавшись, Джон наклонился, схватил ее за руку и рывком перевел в сидячее положение. Она испуганно сжалась в комочек. Ее голубые глаза были полны слез. Джон зловеще нахмурился.

— Я сказал — одевайся! — проскрежетал он. Непослушными от дрожи руками Кэти попробовала привести

себя в порядок. Джон, губы которого превратились в тонкую ниточку, мрачно следил, как она едва сумела заново натянуть сорочку на плечи, прикрыв грудь. Потом она, как могла, расправила юбку, но с разорванным лифом платья нельзя было ничего поделать. У нее на груди зияла огромная прореха, едва скрадываемая полупрозрачным шелком сорочки.

Тем временем карета, в последний раз громыхнув колесами, остановилась. Кэти обеими руками прижимала к груди разорванные половинки платья. Джон быстро сорвал с себя фрак и укутал им Кэти, а затем, энергично дунув, погасил фонарик. Едва карета погрузилась в темноту, как ее дверца распахнулась. Бородатый кучер почтительно дождался, пока они спустятся.

Ловко спрыгнув на землю, Джон обернулся, чтобы подхватить на руки Кэти. Она одеревенело застыла в его объятиях, но как только он поставил ее на ноги и оторвал руки от ее талии, она покачнулась, чувствуя внезапное головокружение. У нее больше не было сил держаться прямо. Джон сдавленно выругался — он скорее почувствовал, чем увидел ее слабость — и поторопился снова ее обнять. Обессиленная, Кэти закрыла глаза и тяжело привалилась к его плечу. Она была уверена, что вот-вот потеряет сознание. Джон просунул одну руку под мышками Кэти, а вторую поднес к ее коленям и, крякнув, оторвал ее от земли как перышко. Лицо Кэти запрокинулось вверх, призрачно белея в серебряном лунном свете.

— Отгони карету и присмотри за лошадьми, — проворчал Джон глазевшему на них кучеру и крупным размашистым шагом двинулся к крыльцу дома.

Просторный холл пустовал, все слуги были давно в постелях. На столике у подножия лестницы горела пара свечей, чтобы хозяин с хозяйкой ими воспользовались, вернувшись домой поздней ночью. Однако у Джона были заняты руки, и он не смог взять с собой свечку, чтобы освещать лестницу. Чертыхнувшись, он начал подниматься вверх в густой темноте, которую прорежали лишь лунные лучи, падающие из веерообразного окошка над дверью. Обретший после многих лет на море орлиную зоркость, Джон умудрился проделать весь извилистый путь без особых затруднений.

Джон остановился у двери в спальню и, желая поудобнее взяться за ручку, слегка переместил вес тела, находившегося в его объятиях. Кэти почудилось, будто она соскальзывает вниз, и она инстинктивно вцепилась в его плечи в тот самый момент, когда Джон все-таки приотворил дверь.

Теплый блеск многоглавого канделябра освещал комнату, обставленную с тем расчетом, что ее будут делить владелец Вудхэма и его жена. Огромная двуспальная кровать, застеленная атласным одеялом, чей уголок был призывно откинут, занимала самый центр спальни — как и подобало такому внушительному колоссу. В камельке потрескивал уютный огонь, а перед ним, свернувшись калачиком в кресле, мирно дремала Марта.

— Можешь меня отпустить, — сухо прошептала Кэти, не глядя на него. — Мне уже стало гораздо лучше.

— Вижу, что лучше, — откликнулся он тоже шепотом. — Настолько лучше, что ты побледнела как смерть.