— Но это еще не все, Вероника, — продолжал Ворский, отчетливо выговаривая каждый слог. — Это еще не все. Судьба выдумала еще один изыск, который мне претит, однако я обязан строго соблюдать ее веления. Судьба решила, что ты должна присутствовать при этой дуэли. Да, вот именно, ты, мать Франсуа, должна следить за их схваткой. И я, клянусь тебе, задаюсь вот каким вопросом: быть может, эта видимая жестокость на самом деле оборачивается для тебя благом? Предположим, это все делается не без моего участия, согласна? Предположим, что я оказываю тебе нежданное и даже незаслуженное благодеяние. Ведь поскольку Райнхольд более крепок и ловок, чем Франсуа, тот должен потерпеть поражение, а сознание, что он бьется на глазах у матери, придаст ему силы и ловкости. Он будет чувствовать себя рыцарем и, чтобы победить, призовет себе на помощь всю свою гордость. Он будет чувствовать себя сыном, чья победа спасет мать, — по крайней мере, будет так думать. Нет, в самом деле, это тебе весьма выгодно, и ты должна будешь благодарить меня, Вероника, потому что дуэль, я уверен, заставит твое сердце биться чаще, разве только… Разве только мне придется пойти до конца в этом адском спектакле. Итак, моя милая…

Ворский снова схватил Веронику в охапку, поставил ее перед собой, лицом к лицу, и, поддавшись внезапно нахлынувшей на него ярости, спросил:

— Итак, ты не уступишь?

— Нет! — воскликнула Вероника.

— Никогда?

— Никогда! Никогда! Никогда! — несколько раз, все тверже и тверже, повторила она.

— Значит, ты ненавидишь меня больше всего на свете?

— Даже больше, чем люблю сына.

— Ты лжешь! — хрипло вскричал он. — Лжешь! Превыше сына для тебя нет ничего.

— Есть! Ненависть к тебе!

Весь гнев и омерзение, что копились в душе у Вероники, вырвались наружу, и, не заботясь о последствиях, она бросила ему в лицо:

— Я ненавижу тебя! Ненавижу! Пусть мой сын погибнет у меня на глазах, пусть я буду присутствовать при его агонии — только бы избавиться от ужаса видеть тебя, быть рядом с тобой! Я ненавижу тебя! Ты убил моего отца! Ты грязный убийца, слабоумный идиот и варвар, преступный маньяк. Я ненавижу тебя.

Одним движением Ворский поднял Веронику, подтащил к окну, бросил на пол и забормотал:

— На колени! На колени! Пришло время кары! Так ты вздумала надо мной издеваться, мерзавка? Ну, сейчас ты у меня попляшешь!

Он силой поставил женщину на колени, подтащил к окну, отворил его и притянул ее голову к решетке, ограждавшей подоконник, затем пропустил веревку под мышками и обвязал несколько раз вокруг шеи. В довершение всего он заткнул ей рот платком.

— А теперь смотри! — заорал он. — Занавес сейчас поднимется! Малютка Франсуа упражняется! Ах, ты меня ненавидишь? Предпочитаешь пекло поцелую Ворского? Хорошо же, милая моя, ты у меня отведаешь пекла, я обещаю устроить тебе небольшой дивертисмент моего собственного сочинения, и отнюдь не банальный. К тому же, знаешь, отступать уже поздно. Назад не повернешь. Можешь сколько угодно умолять и просить пощады — поздно! Дуэль, потом распятие — так выглядит афиша. Молись, Вероника, взывай к небесам! Можешь звать на помощь, если это тебя развлечет. Постой-ка, я знаю, что твой красавчик ждет спасителя, мастера неожиданной развязки, Дон Кихота приключений. Что ж, пусть приходит! Ворский устроит ему достойный прием. Пусть приходит! Тем лучше. Посмеемся. Да пусть в это ввяжутся сами боги, пусть станут на твою сторону — мне плевать.